— Ну и?

— Мы, в общем, дружили… Я пообещала при нужде замолвитьсловечко, уговорила не торопиться, проверить еще раз. Это было в пятницу, а навыходные она поехала в Польшу, в Брацлав — и пропала…

— В Брацлав-Воеводский?

— Нет, в Брацлав-Мазовецкий.

— И что, никто не побеспокоился?

— Ну почему? В понедельник ездили к ней домой, не нашли,подождали, а во вторник связались с польской полицией, только, по-моему,результатов нет до сих пор. Я думала, вы знаете… Никому не говорила, но у менясложилось впечатление, будто Зойка чего-то определенно не договаривала… Ятеперь, как та ворона из пословицы, любого куста боюсь…

— Ну, не паникуйте, — сказал Данил. — Брацлав-Мазовецкий —это, знаете ли, не джунгли. Есть у меня по ту сторону границы кое-какиезацепки.

— Приятно слышать. А по эту сторону границы как прикажетеобходиться? Они могут вернуться…

— Они вернутся в одном-единственном случае, — сказал Данил.— Если получат точную информацию, что вы все же проболтались. Судя по вашемуописанию, люди серьезные, а такие зря не станут дергаться. Ну, а я ужпостараюсь, чтобы наш разговор между нами и остался… Хотите, приставлю к вамчеловека?

— Думаете, поможет? Я же видела, в каком виде вы сегоднязаявились, полное впечатление, будто вами долго и старательно вытирали стену.

— Ну, тут совершенно другое… — сказал Данил без всякогосмущения. — Это, так сказать, входило в правила игры. Не всегда следуетзавязывать нападающего узлом. Иногда полезно, чтобы он остался в убеждении,будто накидал-таки тебе плюх…

— Отсюда и очки эти глупые? И весь облик заштатногобухгалтера?

— Вы умница, — сказал Данил. — Чем дольше тебя будут считатьзаштатным бухгалтером, тем позже решат по тебе жахнуть из самого главногокалибра…

— Ну, а мне-то как быть?

— Как насчет охраны?

— Не поможет. Серьезные люди найдут способ…

— Давайте договоримся так, — сказал Данил. — Охрана все жебудет, хотя вы ее не увидите и не услышите. Я это умею, честное слово… СБрацлавом разберемся в самом скором времени.

И не только с Брацлавом, добавил он про себя. Кое с кем еще,и качественно. Пожалуй, замаячили все же на чистой стене контуры рисунка,замысел художника остается темным, но, по крайней мере, можно отличить кентавраот гетеры…

— Ну хорошо… — протянул Данил. — Оксана, а вот эти ключикивам, часом, ни о чем не говорят?

И показал те два ключа из климовской связки, которые так ине удалось к чему-то конкретному привязать.

— Как же… Это его, пышно выражаясь, явочная квартира наЛукомской.

— Значит, один от квартиры… А второй?

— Второй — от гаража. Там гараж во дворе, Климов его обрел впридачу к квартире. Дед, насколько я помню, перебрался в деревню кродственникам, а квартиру сдает…

— Есть во всем этом один положительный момент… — сказалДанил.

— А именно?

— То, что вы, Оксаночка, никак не кажетесь убитой горем поповоду одного трагического утонутия… Не лицедействуете.

Молодая женщина взглянула ему в глаза;

— Вы уж простите за черствость, но не было никаких особенныхчувств. К тому же из-за него впуталась во все это…

— Мне тут рассказывали интересные вещи. Якобы Климов парураз под влиянием Бахуса учил супругу кулаком, да так, что ей, бедной, пришлосьучасткового вызывать…

— Ерунда какая-то. Совершенно не в его стиле.

— Мог перепить…

— Плохо верится. Не его стиль.

— А оружия у него вы не видели?

— Пистолет?

— Хотя бы.

— Нет, ничего подобного. Ни разу не видела. У Данила так ичесались руки сграбастать телефонную трубку, позвонить в Варшаву Янушу,связаться с Лемке.

Он сдержался. Пусть даже линия свободна от прослушивания,пусть даже… Не стоит пороть горячку. Фигуры для шахматиста, а не шахматист дляфигур.

— Ну вот, — вздохнула Оксана. — Излила душу, и легче стало.Знать бы еще, что крепкое мужское плечо рядом есть…

— Дала о себе знать женская натура? Выглянула из-под обликакрутой яппи?

— Я могу посостязаться с мужиками в нормальных условиях, наниве честного бизнеса, — резонно возразила Оксана. — Но когда в меня тычутпистолетами и ножами, становлюсь самой обычной перепуганной бабой…

— Логично, — вынужден был он признать.

— Нас здесь не подслушают?

Данил усмехнулся:

— Когда перестраивали и обставляли это зданьице, я особопостарался, чтобы здесь сделали двери, для посторонних ушей совершеннонепроницаемые.

— Да? Жаль, я раньше не знала. Смотришь, и не болталась быпо загородным домикам и наемным квартирам…

Начала приходить в себя, констатировал Данил, поневолеобратив внимание на две расстегнутых пуговицы жакетика в обтяжку — благо сделовой частью беседы, похоже, покончено. Беззаботная игривость в голосепрорезалась, улыбка соответствующая…

— Вы, такое впечатление, меня ни за что не втравили бы внеприятности…

— Ну да, у меня масса достоинств, — кивнул Данил. — Столько,что друг другу мешают…

— Авантюризм среди них найдется?

— Это достоинство?

— Иногда, — сказала она, непонятно улыбаясь.

— В таком случае — найдется.

— Прекрасно. Обнимите меня. Он усмехнулся:

— Терпеть не могу гонораров…

— А кто тут говорит про гонорары? — поинтересовалась Оксана,невозмутимо вынимая из ушей затейливые серьги. — Вы пока что ради меня палец опалец не ударили, впрочем, и об авансах речь вести столь же глупо… Я вассовращаю.

Совершенно недвусмысленно. Без всякой связи с окружающейситуацией. Не считайте меня циничной девкой, но я в жизни не сталкивалась состаромодной добродетелью…

— А Сердюк?

— Там другое. Он зажатый какой-то, и вряд ли в добродетелидело… — Она придвинулась вплотную, в ореоле духов и аромата свежего тела. — Ну?

— Звона в ушах не обещаю, — честно предупредил Данил.

— А это уже интригует…

«Жизнь вновь становится загадочной и удивительной», —подумал Данил, без суеты снимая с нее костюм, под которым почти ничего и неоказалось. Дверь и в самом деле работала, словно переборка подводной лодки,отсекая все звуки снаружи, и за окном была тишина. Оксана наклонилась над ним,закрывая лицо и весь мир разметавшимися волосами, опытные пальчики проделаливсе за него, тела слились, колыхнулись — и Данил с невыразимым сожалениемощутил себя старым, мудрым змием, успев подумать, что знать все наперед поройбывает чертовски мучительно…