Поймав взгляд Данила, Тышецкий склонил седовласую главу и сприличествующей скорбью негромко произнес:

— Это ужасно…

Данил вяло кивнул. Не было никакого желания вступать вразговор, да потомок славных Топоров и не набивался — Данила он малостьпобаивался, брала свое извечная интеллигентская робость перед Лубянкой…

Оксана заботливо налила ему еще стопочку, он подумал ивыпил, присмотрелся к ней — не мужским взглядом, а исключительно деловым.Успела поддать, конечно, щечки раскраснелись, но для серьезного разговорагодится.

А откладывать этот разговор не стоит…

Не подыскав пока что подходящей фразы, способной послужитьмостиком, он вынул старинную серебрушку, поставил на ребро и крутанул. Монетазвякнула о блюдечко, упала профилем вверх.

— Можно взглянуть? — Оксана подняла монету двумя пальцами,присмотрелась. — Вы что, тоже ударились в нумизматику?

— Не совсем, — сказал Данил. — Нашел вот…

— А она вам дорога как память?

— Ничуть.

— Сделайте мне приятное, спрячьте, а? Меня это дома достало.Супруг полагает, мне чертовски интересно будет узнать, чем пражский грошотличается от тымфа, а талер — от гульдена. От этих лекций впору на потолокзалезть.

Хорошо еще, последнее время Климов принимал удар на себя:тоже увлекся, такое впечатление, сядут оба вечером, пивко выставят и тарахтятна птичьем языке — ах, левендалер, ах, боратинки…

— Выходит, вы все же кое-что усвоили? — спросил Данил.

— Усвоишь тут, когда три часа зудят в уши… По-моему, этасеребрушка как раз мужнина. Подарочек начинающему.

Данил внутренне подобрался. Нет, не стал бы Серега тратитьдрагоценное время на вечернюю болтовню о монетах. Что же, на поверхностьвынырнул искомый ключ? Ведь монета-то лежала в потайном карманчике…

— Уверены?

— Очень похоже. Монетка не из редких, у моего дражайшего онина столе кучкой валяются… Вам еще налить?

— А пожалуй что, — сказал Данил. Тышецкий повернулся к нему,чуть приподняв свою стопку, с той же приличествующей случаю скорбью произнес:

— Безвременная кончина — это особенно печально…

— Судьба, — сказал Данил, глядя на Оксану. — Оллу оджак,кырылы наджак, как выразился бы ваш папенька…

— Что?

— А вы по-турецки не понимаете?

— Увы…

— Я тоже не особенно силен. Но парочку пословиц помню. Ввольном переводе — чему быть, тому не миновать… Кисмет, сиречь-судьба…

Что-то изменилось в ее лице, но Данил не понял смысла. Онапожала плечами:

— А я вот в турецком совершенно не разбираюсь. И в Турции небыла ни разу, хотя сейчас уж вроде бы чего проще… Ничуть не воодушевляетисторическая родина. Хотя фамилия, быть может, и знатная…

— Должен вас разочаровать, — сказал Данил. — У турок фамилиипоявились лишь в двадцатом веке.

— Ну, это еще ничего не значит, верно? Можно было бытьзнатным и без всякой фамилии…

— Тоже верно, — сказал Данил. — Хочется верить, чтопроисходите от пашей или беков, а?

— А почему бы и нет? Ужасно думать, что твои предки лет этакпятьсот ковыряли землицу… Данила Петрович, мы с вами так и не поговориликасаемо завтрашней пресс-конференции… Почему бы сейчас не обсудить?

— Ну, в принципе…

— Пойдемте? — она гибко выпрямилась. Вот все само по себе иуладилось…

Шагая за ней следом, Данил успел перехватить чей-тонасмешливый взгляд с другого конца стола, но это его нисколечко не задело.Пусть себе думают, что хотят, лишь бы в качестве объектов разработки неподворачивались и хлопот не прибавляли…

— А сплетни не пойдут? — усмехнулся он, когда они поднялисьна второй этаж.

Оксана остановилась, повернулась к нему:

— О репутации заботитесь?

— Не особенно, — хмыкнул он. — Даму не хочетсякомпрометировать.

— Рыцарь вы наш… Вопрос можно? Почему вы даже здесь ходите вэтих дурацких очках? Они ж у вас с простыми стеклами… и прическа дурацкая,совершенно вам не идет. Хотите, причешу как следует?

— Нам нужно серьезно поговорить…

— А кто спорит? — усмехнулась Оксана.

— Мне кажется…

— Глупости, — отрезала она. — Чтобы совершенно сбиться сделового настроя, мне нужно выпить раз в пять больше, а я пока чтоисключительно пригубливала… Ну, показывайте ваше логово. Выпить, надеюсь,найдется?

— Был где-то коньяк, — проворчал Данил, извлекая бутылку изшкафа.

— Зажгите настольную лампу, а верхнего света не надо, ладно?Создайте должную атмосферу для секретов и роковых тайн…

— А что, грядут роковые тайны? — серьезно спросил Данил,наклоняя бутылку над немаленьким бокалом.

— Как знать, как знать. Учитывая, что любая женщина сама посебе роковая тайна. — Оксана положила указательный палец на горлышко бутылки идержала, пока бокал не наполнился до краев. — Не сквалыжничайте, голова у менякрепкая… Видите, отпиваю глоточек, и не более того.

— Да бога ради, — проворчал он. — Как выражался классик,кушайте чаю сколько влезет и даже можете домой взять…

Оксана отпила еще глоточек, устроилась на диване и вытянуланоги:

— Вы не снимете с меня туфли?

Данил подошел, расстегнул субтильные ремешки, снял узенькиетуфельки и аккуратно поставил их рядом с диваном.

— Благодарю вас, — церемонно раскланялась Оксана. — Теперь,если вас не затруднит, расстегните мне верхнюю пуговицу, здесь душновато.

— Пардон, на брюках или на жакете? — спросил он совершеннонейтральным тоном.

— На жакете, конечно.

Данил наклонился к ней и преспокойно расстегнул.

— Следующую.

Он выполнил просьбу с бесполым равнодушием, словно вскрывалконверт.

— Садитесь вон туда, — сказала Оксана. — Можно, я положуноги вам на колени?

— Сделайте одолжение, — кивнул Данил. И с расстановкойпринялся выпускать дым, посмеиваясь про себя. Молчание затягивалось, он все также с отсутствующим видом дымил, откинувшись на мягкую спинку и не чувствуя нималейшей неловкости из-за затянувшейся паузы, наоборот.

— Господи ты боже мой! — фыркнула Оксана. — Вас что, так ужи нереально вывести из себя?

— Интересный вопрос, — сказал он без всяких эмоций. —Пожалуй что можно. Но только не стандартным набором шаловливых дамскихкапризов.

— А вы, часом, не педик?