– Раньше бывали в доме Паниной?

Усков отрицательно помотал головой:

– Нет, никогда. Она меня близко к себе не подпускала. Но если честно, у меня по отношению к ней серьезных намерений не было. Немолодая вдова, с ребенком, пусть и красивая… Короче, жениться на ней я не собирался.

– Что было после звонка?

– Я пошел к Валентине.

– Сразу или спустя какое-то время?

– Звонил я ей в десять тридцать, а пошел, стало быть, в половине двенадцатого.

– Так. И что?

– Темно было на улице, фонари в тот день не горели. Когда к крыльцу ее подошел, обо что-то запнулся. Наклонился, присмотрелся: гляжу, а это девчонка, дочь Паниной.

– В каком состоянии был ребенок? – спросила Анна.

– Она сползла со ступеней, да так и осталась лежать на земле. – Усков поморщился и помотал головой. – Сначала подумал: мертвая. Потом прислушался – вроде жива. Чтобы затащить ее в дом, придержал рукой дверь. Про то, что отпечатки останутся, тогда не думал, было не до того.

– Ну, предположим. Что произошло дальше?

– Сунулся в первую комнату, а там повсюду кровища и Валентина мертвая лежит на полу. Не помню, как взлетел на второй этаж…

– Почему именно на второй?

– А черт его знает! Со страху, наверное.

– Как поступили с девочкой?

– Она в тот момент начала приходить в себя. Положил ее на кровать – и бегом из дому!

– В полицию почему не позвонили?

– В милицию, – поправил ее Усков.

– Почему? – настойчиво повторила Анна.

– А то вы не знаете? Если бы позвонил – попал бы под подозрение. Я нашу систему знаю: кто обнаружил, тот и убил.

– Зачем рассказали об убийстве своей матери?

– По дурости проболтался. Трухануло тогда меня сильно, как обухом по башке. Вот и не сдержался. На следующий день пришел участковый, стал спрашивать, то да се… Старуха и раскололась. Но мать есть мать, не убивать же ее за это.

– Вернемся к той ночи.

– Уснуть не смог, как проклятый мотался по дому. Утром позвонили из управления и вызвали на убийство, то есть в дом Паниной.

– Почему сразу не забрали дело себе? Уверена, вы хотели.

– Хотел. Но дело отдали старшему следователю Казнову. Он был поопытнее.

– Однако вы все равно обвели его вокруг пальца, – сказала Анна. – Или же Казнов, как Бернарделли, был с вами в сговоре?

– Казнов?! – Усков даже возмутился. – Нет, никогда. Честнейший был человек, еще советской закалки.

– Об этом я уже слышала.

– Все дело мы провернули вдвоем. Бернарделли оказался шустрым мальчонкой. Результаты дактилоскопической экспертизы он уничтожил, выбросил зажигалку. Получив доступ к следственным материалам, что нужно выдрал. Казнов очень переживал, но так ничего и не понял. А потом его с почестями проводили на пенсию.

Выдержав паузу и не дождавшись продолжения, Анна спросила:

– Готовы дать показания?

– А у меня есть выбор? – мрачно осведомился Усков. – Если я не расскажу, расскажет Бернарделли. Какая разница? Главное, чтобы вы поняли: я не убивал Валентину.

– Знаете, кто убил?

– Нет, не знаю.

– Может, догадываетесь?

– Вы уже спрашивали, и я вам ответил: таких категорий в следствии нет. Я предполагал, что это Гуляев, но у него было алиби. Дальше вы знаете.

– Ну, вот что… – Анна встала из-за стола. – Сейчас езжайте в Качинские Дачи, и боже вас упаси оставить Краюшкину одну! Повсюду сопровождайте ее.

– Слушаюсь.

– Завтра сдайте кровь на анализ ДНК. Платонов подготовит все документы, а я обеспечу достоверность результата. И не вздумайте податься в бега! Бежать вам, Георгий Кузьмич, некуда.

– Могу идти?

– Выполняйте.

Проводив Ускова, она прошлась по кабинету и остановилась возле окна. На улице было пасмурно. В серой мгле белесыми пятнами выделялись многоэтажные жилые дома. С дороги доносился привычный гул проезжавших автомобилей.

Все мысли Анны в этот момент блуждали где-то далеко: смутные образы, стертые лица фигурантов, куцые обрывки диалогов и ситуаций. Подобная мешанина не поддавалась ни структурированию, ни хоть какой-то систематизации. По своему опыту Стерхова знала, что все разрозненные факты необходимо нанизать на прочную нить, тогда все сложится одно к одному и появится рабочая версия. Однако такой оси пока что не было даже в перспективе, как не было ни одного подозреваемого, кроме Ускова.

Следующий шаг, на который решилась Анна, – предъявить Колодяжной фотографию молодого Ускова. И здесь могло быть только два варианта. В случае если после регрессивного гипноза в подсознании Елены Васильевны что-то переменилось, она опознает в Ускове убийцу. Если нет, узнает в нем следователя по делу матери. Впрочем, имелся и третий вариант – она не опознает Ускова, потому что он никого не убивал и все, что рассказал Анне, было правдой.

Прошло время обеда, близился конец рабочего дня, когда в кабинете Стерховой появилась чета Колодяжных.

– Долго не задержу, – предупредила их Анна и попросила сесть рядом с ней.

Она положила перед Еленой Васильевной свой телефон со снимком молодого Ускова:

– Знаете этого человека?

Колодяжный первым взял телефон и посмотрел на экран, потом передал жене.

Елена Васильевна склонилась над телефоном. Когда экран погас, она выпрямилась.

– Ну что? – спросила Анна.

– Это Усков, следователь, который вел дело моей матери.

Каждый вечер, как бы ни уставала, Анна садилась за ноутбук, чтобы написать хоть полстраницы очередного детективного романа. Если бы не обязательства перед издательством и не врожденный синдром отличницы, она бы в это время уже лежала в постели и видела сны. Так или иначе, счастливое бремя писательства, которое она взвалила на себя, присутствовало в ее жизни и не давало расслабиться.

К десяти часам вечера Стерхова написала половину главы и уже поглядывала на часы, когда к ней постучали.

Открыв дверь, она увидела Павла и, сделав приглашающий знак, разрешила:

– Входи.

Платонов быстро прошел в комнату, развернулся и взволнованно заговорил:

– Простите, что поздно, не смог дождаться утра. Кажется, я кое-что раздобыл.

Анна села на диван и похлопала рукой рядом с собой:

– Садись и рассказывай.

– Приехал я, значит, и сразу отправился по аптекам. Двуреченск – городок небольшой, аптек оказалось три. В каждой спрашивал Ивлеву, но никто не мог ее вспомнить. Пошел по второму кругу, стал спрашивать про тех, кто ушел на заслуженный отдых, и тут одна кассирша вдруг рассказала про Лидию Семеновну Тимофееву. А Ивлеву так и звали!