Тогда только он ослабил хватку, облегченно выдохнул, мотаяголовой… Оглянулся через плечо — догнавшие дилижанс мексиканские бандиты, мешаядруг другу, торопливо распахивали дверцу, чтобы вытащить девушку, то ли спасаяее после всего пережитого, то ли, согласно фильму, все же похищая. Бестужев таки не понял, у него все перемешалось в голове, фильм и реальность.

Убедившись, что девушка уже на земле и в полнойбезопасности, он принялся неуклюже сползать с облучка, оказавшегося чертовскивысоким. Почувствовав подошвами твердь земную, пошатнулся, ощутив нешуточнуюслабость, на миг потерял равновесие, наткнувшись грудью на высокое колесо.Постарался отогнать эту слабость, недостойную мужчины и офицера, кое-каксправился с собой, чуть пошатываясь, отошел от дилижанса. Понесшие было кониуспокоились совершенно, стояли с самым невинным видом, поматывая головами ипереступая с ноги на ногу. Неподалеку на земле сидела Лили, громко всхлипывая,а над ней растерянно топтались мексиканцы, не зная, что тут предпринять.

«Водки бы сейчас, — подумал Бестужев, почти прогнавдрожь в ногах. — Налить полстакана дринков и дерябнуть одним духом… Да гдеж тут возьмешь».

С повозки спрыгнул Сол, подбежал к нему, ухватил за ворот ивозбужденно затараторил:

— Михаил, кинематограф еще такого не видел! Курт всеснимал, до самой последней секунды! Я уверен, все целиком войдет в фильм!Зритель визжать будет, а прочие режиссеры удавятся от зависти — никому нипочемтакого не снять, не снять кусочек настоящей жизни! Вы ничегошеньки не играли,но это получится великолепная сцена! Все так естественно и жизненно! Это будетлучшая сцена фильма!

Бестужев непонимающе взирал на него. Потом, в свою очередь,ухватил великого режиссера за ворот, но гораздо грубее. Лицо его наверняка непылало сейчас ангельской кротостью и любовью к ближнему, наверняка наоборот.Так и подмывало заехать по этой сиявшей творческим восторгом физиономии.

Он опомнился, разжал пальцы — глаза кинематографистапрямо-таки озарены были ясным, ослепительным, нерассуждающим фанатизмомтворческого человека, не видевшего и не знавшего ничего вокруг, кроменевероятно удачной сцены, запечатленной на пленке во всей красе. Бесполезныбыли тут и любые слова, и даже затрещины…

«Он больной, — вяло подумал Бестужев, покачиваясь спятки на носок и по-прежнему сожалея об отсутствии водки. — Больной, каквсякий творческий человек, они тут все такие, или, по крайней мере, большаячасть… и мне пора убираться отсюда, чтобы самому не свихнуться — потому что,вот чудо, мне начинает нравиться это диковинное, суматошное, но чем-тоневыразимо привлекательное занятие — производство фильмов… Есть в этом нечтопритягательное — теперь, когда я оказался с другой стороны и знаю, как это вседелается, да что там, принимаю в нем самое живое участие…»

— Вы были великолепны, Михаил, правда! —захлебывался Сол от избытка эмоций. — Мне исключительно повезло с вами, извас получится великолепный актер, не сойти мне с этого места!

Бестужев бледно улыбнулся. Злость прошла совершенно: всеравно ни Сол, разменявший пятый десяток, ни Курт, только и умевший делатьхорошо, что запечатлевать на пленке очередную сцену, ни их чернокожий возницане смогли бы повторить то, что сделал он, — остановить взбесившийсядилижанс. А значит, и сердиться ни на кого не следовало. Ему пришло в голову,что старина Сол, очень возможно, уже настолько путает реальность и еезапечатленное на целлулоидной пленке подобие, что перестал различать жизнь идейство, отнесся ко всему происшедшему как к эффектной сцене, и не более того…

— Как эффектно все выглядело! — не мог унятьсяСол. — Что, она все еще плачет? Бедная девочка сильно расстроилась?

— Я полагаю, так оно и есть, — мрачно сказалБестужев.

— Ну, что делать, придется возвращаться в город, я жене бездушный человек, я понимаю, что тут можно и расстроиться… Но как толькоона поймет, до чего удачная сцена получилась, перестанет кукситься, точно вамговорю! Она настоящая актриса! А настоящий актер — это тот, кто всепроисходящее вокруг него рассматривает исключительно с одной точки: насколькоэто пойдет на пользу искусству. Она именно такая.

— Сомневаюсь что-то… — проворчал Бестужев.Улыбчиво покосившись на него, Сол решительными шагами направился к Лили — онауже поднялась на ноги, стояла, цепляясь за одного из мексиканцев, неуклюжепытавшегося бормотать какие-то слова утешения. Подняла глаза:

— Сол, увези меня отсюда! Такой ужас! Эти противныеживотные… В жизни больше не сяду…

Подхватив ее под локоть, Сол сказал проникновенно, как онэто умел:

— Детка, это все пустяки. Финал был благополучным, тыцела и невредима.

— Я так перепугалась…

— Плевать, — сказал Сол. — Наплевать изабыть, крошка. Мы, видишь ли, снимали все с первой секунды и до последней. И ятебе говорю железно: сцена получилась великолепнейшая. Твое испуганное лицо,отвага героя, остановившего лошадей на всем скаку… Зрители тебя на руках носитьбудут, ты затмишь и эту кривляку Глорию, и ледышку Грету…

Лицо девушки моментально стало другим она улыбнулась сквозьнепросохшие слезы:

— Правда? О Сол!

«Сумасшедшие», — подумал Бестужев, оглядывая равнину впоисках неведомо куда сбежавшего Пако.

Флегматичный конек отыскался быстро, он принялся спокойнопастись, отбежав не так уж и далеко. Мало что могло вывести его из равновесия,и уж никак не диковинный вид киноаппарата, не на шутку испугавшего упряжкудилижанса. Легко подманив коня, Бестужев взобрался на него и не спеша поехал вгород. Как ни удивительно, он чувствовал себя прекрасно — а казалось, все телобудет ныть от ушибов…

Не колеблясь, он решительно свернул в сторону салуна — никакне помешает добрый глоток спиртного, пусть даже пить его придется на здешний манер.

У салуна его и поджидал Джонни (именовавшийся дома Иоганном,но, в противоположность родителям, крайне старавшийся поскорееамериканизироваться), один из самых сметливых и проворных малолетних агентовБестужева, с некоторых пор выделенный для особого задания. Босоногий сорванецсидел в тенечке и лениво швырял камешки в старую бочку без днища — но, завидевиздали начальство, моментально прекратил это занятие и подошел к салуну как разв тот момент, когда Бестужев спешивался. С ходу сообщил:

— А я вас тут и ждал, мистер Майкл.

— Почему? — с интересом спросил Бестужев.

— А куда вы еще можете пойти, если не работаете? Либо вотель, либо в салун. Никого такого, — он ухарски подмигнул, — вы вгороде не завели, так что… Только еще день, в отеле сидеть скучно…

«Выйдет толк из мальчишки, если соберется в полицию», —подумал Бестужев. Спросил тихонько:

— И что?

— Он отбил телеграмму. Час назад. До этого толькописьма отправлял, каждый день к вечеру, как по часам, чтобы они успели квосьмичасовому в Нью-Йорк, а теперь отбил телеграмму. Что там, я не разузнал,как тут разузнаешь, старик Берт ни за что не проболтается…