— Господи, я и не претендую… — усмехнулсяБестужев.

Весь вчерашний день и часть сегодняшнего они снималиочередной фильм, выросший из той самой, мимоходом брошенной Голдманом идеи, творческиразвитой Солом и даже внесшим свою скромную лепту Бестужевым. На сей разБестужев оказался уже не ковбоем из захолустья и не североамериканскимискателем приключений, искавшим клад в Мексике, а героическим авиатором,задумавшим побить мировой рекорд полета на дальность — не злата и славы ради, аисключительно для того, чтобы завоевать сердце некой очаровательной молодойледи (кто ее играл, вряд ли нуждается в уточнениях). Как легко догадаться, и втом, и в другом ему изо всех своих злодейских силенок пытался помешатьотрицательный персонаж (опять-таки ясно, кто это), который на сей раз принялобличье конкурирующего авиатора — но неумелого, незадачливого, невезучего,неспособного выиграть в честной воздушной гонке, а потому пытавшегося с помощьюподкупленных бандитов испортить аппарат героя, а то и вовсе отправить его натот свет. Как и следовало ожидать в полном соответствии с законами жанра,злодей терпел сокрушительное поражение, причем — самым увлекательным длязрителя образом, сорвавшись с аэроплана на жуткой высоте, когда пыталсязадушить героя прямо за рычагами аппарата, в небе, прикинувшись сначала, чтохочет мирно полетать пассажиром ради перенятия опыта.

Разумеется, не было таких технических возможностей, которыепозволили бы запечатлеть эту сцену в воздушном океане, а потому Сол собиралсяснять ее попозже, в Нью-Йорке, с помощью тех самых трюковых съемок, о которыхБестужев уже имел некоторое представление. Сол заверял, что получится крайнереалистично — и зритель будет в восторге, отчего всем заинтересованным лицамполучится прямая выгода. Однако, стремясь максимально использовать стольоригинальную идею, он выжал из временного владения аэропланом максимумвозможного — и Бестужев, заснятый крупным планом, после подробнейшегоинструктажа месье Леду нажимал рычажки и открывал заслонку, управляя мотором нахолостом ходу, и за его спиной вращался, превратившись в туманный диск,огромный пропеллер. В следующем кадре аэроплан, пробежав по траве изрядноерасстояние, взмывал в небо. Управлял им, разумеется, уже месье Леду, но зрительподмену вряд ли заметит — трудно отличить одну мужскую спину от другой, благо иБестужев на съемках, и месье Леду в реальности щеголяли в наряде, специальнопридуманном для того, чтобы дать потерпевшему крушение летуну хотя бы зыбкийшанс спастись: мешковатая куртка со множеством пришитых повсюду толстых валиков(резина в кожаных чехлах) и горшкообразный кожаный шлем, опять-таки проложенныйтолстым слоем гуттаперчи…

Одним словом, месье Леду воспрянул — когда Сол арендовал егоаппарат вместе с ним самим на несколько дней, заплатив достаточно, чтобыфранцуз враз излечился от меланхолии. И относился отныне к Бестужеву со всемрадушием, даже предлагал совершенно бесплатно поднять в небо на четвертьчасика. Бестужев пока что никак не мог собраться с духом — страшновато было быоказаться на высоте сотни аршин над землей, перемещаясь на скрепленныхмногочисленными проволочными растяжками дощечках и обтянутых тонким материаломкаркасах…

— О чем вы задумались, Мишель?

— Мне вот пришло в голову… — сказалБестужев. — А что, если швырять с аэроплана разрывные снаряды? Думается,это имело бы некоторое военное значение…

— Вы служили в армии? Я так и подумал, у васугадывается военная выправка… Боже мой, Мишель! — француз страдальческипоморщился. — И вы туда же? Дома, во Франции, мне уже надоедал с подобнымиидеями один лейтенант венсенских стрелков, да и здесь те же идеи высказывалкакой-то хлыщ в погонах… Вы, военные, везде одинаковы: все, абсолютно всепытаетесь приспособить для смертоубийства… Нет! — он значительно поднялпалец, — технический прогресс обязан идти рука об руку с прогрессомнравственным, вот что я вам скажу!

Хотя бы небо оставьте в покое, милитаристы вы этакие. Ксчастью, так, скорее всего, и случится… Ну подумайте сами: если всепротивоборствующие стороны будут обладать армадами военных аэропланов,способных сыпать с неба разрывные ядра, война становится совершеннобессмысленной. Какой смысл уничтожать с помощью аэропланов вражеский город,если враг поступит точно так же с вашими? Ведь от аэропланов нет защиты, нетсредства, способного с ними бороться… Попробуйте-ка приспособить пушку илипулемет так, чтобы они могли поражать высоко летящий аэроплан! Можете себепредставить?

— С превеликим трудом, — призналсяБестужев. — Это головоломно - сложная задача…

— Вот видите! А из винтовки меня подстрелить гораздотруднее, чем глупую птицу! Нет, говорю вам как профессионал: война с помощьюаэропланов решительно невозможна, ибо она бессмысленна… мон дье!

Его глаза стали отрешенными, мечтательными. Бестужевпроследил за направлением взгляда собеседника. Совсем неподалеку изящной играциозной походкой шла по цветущей равнине мисс Лили, в легком синем платье, ссолнечным зонтиком.

— Есть свое очарование в тихой провинции. —умиленно сказал месье Леду. — Не могу представить, чтобы порядочная юнаядама решилась прогуляться в одиночестве по окраинам Нью-Йорка, этого вместилищаразнообразных пороков… А здесь она может гулять безопасно… Она направляется кнам, господа!

Авиатор проворно затянул узел приспущенного галстука,пригладил волосы, вскочил и раскланялся со всей французской галантностью.Угрюмый Антуан тоже, проникшись, попытался придать своей дубленой физиономииабсолютно несвойственное ей выражение этакого романтического воодушевления.

— Приятного аппетита, господа, — сказала Лили,остановившись перед вскочившей троицей. — Вы позволите мне похитить у васМайкла? У меня к нему срочное дело…

— О, разумеется, мадемуазель! — воскликнулавиатор, расплывшись в сладчайшей улыбке, сияя, как старательно начищенныйусердной кухаркой таз для варки варенья. — Остается только позавидоватьэтому счастливчику…

— Что-то случилось, Лили? — озабоченно спросилБестужев, когда они отошли на достаточное расстояние.

— Нет, что вы…

Она, мимолетно улыбаясь, сшибала концом зонтика самыевысокие головки больших желтых цветов. Время от времени поглядывала на спутникаотнюдь не кокетливо, а словно бы с цепким интересом. Бестужев, непытаясь ничего понять, шагал рядом, позвякивая большими ковбойскими шпорами.

— Итак, я вижу, вы, что называется, втянулись в съемки,дорогой Мик?

Такой уж оказался кинематографический псевдоним, под которымБестужеву отныне и предстояло значиться в титрах: Мик Рэли. «Во-первых,коротко, очень по-американски, — сказал Сол. — Во-вторых, звучно.Зритель любит короткие эффектные имена актеров, которые легко запомнить, у насне театр и не опера, где — язык сломаешь! — может срывать аплодисментыкто-нибудь вроде Каварадосси… Мик Рэли — и точка». Бестужев и спорить не стал —его мнением вряд ли кто-то интересовался бы. В конце концов, Солу виднее…

— Вообще-то я не Мик… — сказал он осторожно.