«Поразительная страна, — подумал Бестужев, задумчивоглядя вслед девушке, так ни разу и не оглянувшейся. — Все здесь непо-человечески, все непривычно — но есть все же в здешней жизни некая прелесть,здесь порой увлекательно, восхитительно вольготно… если не ломать голову, какзаработать на хлеб пару монеток…»

Он пошел напрямик, густой тенистой рощицей. Разумеется, от деловогопредложения, пусть и весьма заманчивого, следовало отказаться — настоящеголовца фортуны, приплывшего на эту землю обетованную, чтобы побыстрее выйти влюди и сколотить состояние, оно безусловно привлекло бы, но у Бестужева имелисьсвои планы и свои обязанности.

Пожалуй, следовало все же побыстрее убираться отсюда, вотчто. Загостился…

Особенно если учесть, что события, завязавшиеся вокруг него,принимали нехороший оборот…

Вчерашняя ночная баталия, завершившаяся полным разгромомпротивника, несомненно, в самом скором будущем должна была принести господамГолдману и Мейеру неплохие дивиденды — пусть и выражавшиеся не в звонкоймонете. Троих злоумышленников, связанных по рукам и ногам, передали здешнемупредставителю закона, именовавшемуся шерифом (и этот достойный блюстительпорядка казался человеком неглупым и хватким, наподобие пристава Мигули, укоторого очень быстро начинали петь разнообразнейшие мазурики). Четвертогоизловили парой часов позже: человек нездешний, он попросту не сумел надежноспрятаться. Укрывшись поначалу на чьем-то заднем дворе, он принял единственноверное в его положении решение — добраться до железнодорожной станции и смытьсяотсюда с первым же поездом. Однако жители крохотного городишки, взбудораженныепроисшествием (по здешним меркам прямо-таки вселенским катаклизмом), оказалисьнастороже. Те, у кого на рассвете беглец стал расспрашивать дорогу к станции,быстренько прибежали к шерифу — и его помощники, прискакав на станцию,быстренько изловили болтавшегося там громилу.

Кто-то из них да даст нужные показания. К тому же Голдманочень быстро расколол Фалмора — точнее, он лишь служил переводчиком при нем иБестужеве, а уж Бестужев подступил к напуганной канцелярской крысе со всемсвоим жандармским опытом, наработанным на субъектах гораздо опаснее, хитрее иизворотливее. Очень быстро Фалмор под давлением неопровержимых улик (имастерского блефа-запугивания) выложил все: кто из синдиката его нанялосведомителем, где и при каких обстоятельствах, сколько платил, каксотрудничество протекало и какие поручения давались. Голдман, как он тут жеуточнил, вовсе не собирался идти со всем этим в суд — у него теперь имелись нешуточные козыри в рукаве для переговоров с синдикатом, которому совершенно ни кчему газетная шумиха и полицейские расследования. Бизнес, как здесь любятвыражаться…

Для Голдмана с Мейером, таким образом, дело оборачивалосьпрямой выгодой. А вот для Бестужева…

Ни у кого из троих пленников не оказалось при себеревольвера — а четвертый (у которого тоже не обнаружили ничего огнестрельного)пустился в бега гораздо раньше того момента, когда раздался выстрел, иневедомый стрелок, определенно метивший Бестужеву в голову, промахнулся лишьсамую чуточку…

Разгадка лежала на поверхности: в Бестужева, улучивподходящий момент, стрелял кто-то другой, не имевший отношения к тем четверым,посланным синдикатом, чтобы спалить кладовую с ценным имуществомкиноэкспедиции. Траекторию пули не так уж и трудно было вычислить опытномучеловеку: стреляли из одного из окон второго этажа, выбрав удобный момент,когда Бестужев оказался в полный рост освещен пламенем пылавшего керосина. Врядли его с кем-то спутали, следовательно, именно ему револьверная пуля солидногокалибра и предназначалась. Кто-то очень его ненавидел и очень хотел от него избавиться, не стесняясь в средствах.

Глупо и подозревать, что стрелявший был все же выследившимБестужева агентом его нью-йоркских преследователей — тем такое попростуни к чему, их интересовали в первую очередь бумаги (упрятанные в поясе, которыйи сейчас красовался у Бестужева на животе под рубашкой). А могли ли онисовершенно точно знать заранее, что бумаги при Бестужеве, не запрятаны где-то вукромном местечке, и их удастся, не возбудив ничьего интереса, снять смертвеца? Вряд ли…

Следовательно, они ни при чем. Тем более что здесь,буквально рядышком, как раз и пребывал человек, имевший причины люто Бестужеваненавидеть — а ненависть способна толкать на самые подлые поступки, особеннотут, в Америке, где не гнушаются, дипломатично выражаясь, крайнерешительных методов решения запутанных проблем. Ни у кого, кромеГолдмана-младшего, не было мотивов стрелять Бестужеву в спину посреди ночи — авот у помянутого их имелось множество…

Нет, но каков молодчик! Это он, никаких сомнений — простонекому больше. К сожалению, нет никаких улик: мягкая пуля без оболочкидеформировалась настолько, что ни за что не удастся связать ее с конкретныморужием — да и оружие это, может статься, уже покоится на дне ближайшейвыгребной ямы или протекающей близ города неширокой реки.

Пора убираться отсюда. Самое время. Одному богу известно,что еще может выдумать этот беззастенчивый субъект, пылающий злобой на то, чтоБестужев занял его место как на кинематографической площадке, так и возлеочаровательной Лили. Если он достаточно умен и решителен — а именно так, судяпо всему, обстоит — может в ближайшее время придумать что-нибудь еще, грозящеесамыми печальными последствиями.

Никаких обязательств, которые удерживали бы здесь. Голдман,в общем, уже вне опасности, даже фильм про бесстрашного авиатора снят на тричетверти, так что совесть мучить не должна. Можно прямо сейчас, не откладывая,сесть на Пако и отправиться на станцию. Коня оставить там — в крохотныхгородишках наподобие этого, всякую домашнюю животину, будь то собака, а уж темболее конь, «знают в лицо» и очень быстро вернут хозяину. Часа через три сзапада пройдет поезд, по пути в Нью-Йорк делающий остановку в Вашингтоне. Застоль короткое время английским Бестужев, конечно же, не овладел, но выучилсянескольким полезным фразам наподобие «Мне нужно в Вашингтон». Ну, а адресроссийского консульства у него имеется в записной книжке, четко и разборчивонаписанный так, что любой американец поймет. Извозчики, надо полагать, и вВашингтоне имеются, как же в столице без извозчиков? Нужно решаться. Следовалобы решаться гораздо раньше — но он, если быть предельно откровенным с самимсобой, чуточку размяк, плыл по течению, не торопился покидатькинематографистов, прижился тут, понимаете ли, поддался очарованиюих шального и увлекательного ремесла. Ну, он задержался тут всего на неделю…

Резко остановился, вскинул голову. Вокруг была рощица,незнакомые высокие деревья, залитые ярким южным солнышком — а впереди,загораживая ему дорогу, стояли четверо: двое с пустыми руками, а двоепомахивали даже не дубинками — попросту увесистыми толстыми сучьями, корявыми,но способными шутить весьма даже нешуточно.

С первого взгляда ясно стало, что миром не разойтись — оченьуж целеустремленно они двинулись навстречу, размыкаясь, пытаясь окружить.Потрепанная одежда, в дырках и заплатах, прохудившиеся самодельные соломенныешляпы, рваные башмаки, один и вовсе обувью не отягощен, испитые физиономии,некая задиристая приниженность в повадках, как у сбившихся стаей бродячихсобак…