Не могу смотреть на лебедя. Я все равно это делаю. И только когда вода опускается вновь, а лебеди продолжают выписывать свои круги, я осмеливаюсь дышать. Я вытесняю образ. Вытесняю Одетту. И вдруг понимаю, почему всеми силами стремилась забыть, почему изгнала Одетту из своей памяти – потому что второй лебедь, второй лебедь…

– Я изменилась, – шепчу, обхватывая руками свое дрожащее тело. Я голая. Мое сердце истекает кровью. Медленно, крадучись. Эта рана никогда не заживет, так же как потеря Одетты и…

– Я снова узнаю тебя, – тоже шепчет Хагравен. – Ты – Лилит.

– Да, – выдыхаю я, глядя на изогнутый потолок подземной пещеры, освещенный матовым пламенем сотен свечей. Святилище, могила. Высоко вверху шахта открывается. Я смотрю на световые точки тысяч факелов, пока они не начинают сиять ярче умирающих звезд. Где-то там, среди сотен ворон, сидит мать Ольги. Они никогда не были здесь, на дне. Они не знают, кто мы на самом деле. Они не знакомы с Голубкой, они знают только Хагравен. Им ничего не известно об Одетте. И мир навсегда забыл бы о девушке-лебеде и ее печальной судьбе, если бы память о ней не была тщательно оберегаема в образе лебедя, вечно рисующего на черной воде свои круги. И все же она повлияла на всех нас. Мы такие, какие есть. Отмеченные жизнью. Сформированные страданиями… и любовью.

– Почему ты спасла меня? Почему я здесь, а не во власти наших сестер, которые хотят совершить надо мной последний ритуал?

Она расправляет плечи и поднимает голову.

– Ты спасла моих…

– Нет, – прерываю я ее, – это не из-за девушек-ворон. Скажи мне правду!

Она запрокидывает голову и смеется, но мне кажется, будто она готова заплакать.

Не знаю почему.

– Ты убьешь нас всех!

Я замираю, но она продолжает смеяться, указывая на лебедей.

– Мы все умрем, будем уничтожены – и некому будет вспомнить о нас… если только… – Она запинается, умолкает, долго смотрит на меня. – Если только ты не сделаешь этого.

В горле у меня пересыхает, сердце кричит. «Я не хочу вас убивать!» – хочется закричать мне, и в то же время слышу, как Королева во мне радостно смеется, полная предвкушения конца фей, моих сестер, которые, впрочем, и ее сестры тоже.

Но она хочет их убить.

Нет, я. Часть меня.

– Ты убьешь нас, – каркает Хагравен и поднимает руку. Белые перья почти невесомо танцуют в воздухе, следуя за сверкающим потоком, и, опускаясь на воду, образуют еще пятерых лебедей.

– По одному на каждую потерянную сестру, – шепчет она, на мгновение позволяя фигурам фей парить над черными водами. Крысиная королева и Колодезная ведьма – первые падшие. За ними следуют Пожирательница детей, нет – Гретхен, потом Ева и последняя… Королева рычит. Нерушимая в своей красоте, Морская ведьма смотрит на меня в последний раз, а после превращается в белого лебедя и скользит по озеру вместе с остальными.

– Они потеряны, но не забыты, – тихо говорит Хагравен, опуская руку. – Я наколдую по лебедю для каждой – для каждой из нас. – Потом она смотрит на меня, и я понимаю.

– Ты хочешь быть последней.

– Да, – говорит она. – Да, когда все остальные падут, я наколдую последнего, четырнадцатого лебедя. Моего лебедя.

– Ты не хочешь сражаться? – тихо спрашиваю я.

– Чего ради? – просто спрашивает она, и этим все сказано. Она смотрит на семерых лебедей. – Единственное, чего я хочу, – не быть забытой. И не забыть. Я буду ждать того дня, когда ты придешь, чтобы забрать мою жизнь. Ты хочешь мести, и ты ее получишь. Мы обманули тебя, и наша кара справедлива.

– Голубка, – шепчу я, но она качает головой.

– Голубка… я давно уже не Голубка. Я – Хагравен. Так же, как ты – Королева.

– Я – Лилит!

– Может быть, – признает она и, склонив голову, смотрит на меня. – Но при этом ты Королева и всегда будешь ею.

И так же, как прежде я пыталась убедить охотника на ведьм, теперь мне хочется орать своей пернатой сестре… вопить, что я больше не хочу быть Королевой, что я – не она без моей силы… если только… если только эта сила ко мне никогда больше не вернется.

«Но она вернется», – шепчет во мне Королева.

– Ты убиваешь нас, – говорит Хагравен, но в ее голосе нет упрека. – Лилит никогда не убивала, зато Королева – да.

Я смотрю на нее, нахожу в ее глазах Голубку, вижу отчаяние, похожее на мое. Я не хочу тебя убивать!

– Ты хочешь убить меня? – спрашивает она.

– Нет! – кричу я. – Нет.

– Но, возможно, тебе придется это сделать, – продолжает она, проводя длинными пальцами по узким перьям своего оперенья.

– Так же, как тебе нужно убивать людей? – тихо спрашиваю я.

Она замолкает. И, как и Ледяной ведьме, ей требуется мгновение, чтобы признаться:

– Да, а как иначе? Я убиваю их, потому что это создает равновесие. Если бы я время от времени не преследовала их, не пугала и не обрекала некоторых из них на смерть, то они потеряли бы страх передо мной и, возможно, набрались бы храбрости. И, быть может…

– Быть может, им, как тогда, придет в голову напасть на нас? – завершаю я ее фразу.

– Мы их пощадили, а они напали на нас. – Она смотрит на меня. – Нам принадлежал лес, им – весь мир. Но им было недостаточно.

– Теперь вы правите их миром.

– Твоим, – шепчет она, затем выпрямляется и напрягает плечи.

Я вижу гордость Хагравен, ее силу и мудрость. Я не могу не гордиться и ею, Голубкой. За ее храбрость.

– Я заставляю их всех каяться каждый день за то, что они сделали с Одеттой и хотели сделать со всеми нами, – громко хрипит она. – Люди упрямы, они не забывают и не прощают. И точно так же мало забываем и прощаем мы, заставляя людей каяться за грехи своих праправнуков. Каждый день, каждый год, каждое столетие.

Так бы и продолжалось вечно, если бы ты не проснулась вновь. Ты нарушила заботливое равновесие. Убивая фей, ты даришь людям надежду. Они считают, что раз пали первые ведьмы, то им под силу победить всех нас. Мы много боремся в эти дни. Мои вороны измучены как никогда. Огонь Повелительницы драконов горит повсюду, мир покрыт льдом. Мы указываем людям на границы. – На мгновение она замолкает, затем продолжает: – Но теперь ты здесь, чтобы указать на границы нам. Люди, они так ничтожны в сравнении с нашей войной и предательством по отношению к тебе. Мы несем огромную вину за то, что восстали против тебя, нашей собственной сестры. И вот ты пришла, чтобы взыскать этот долг. Я понимаю это, сестра. Я тебя понимаю. Вот почему я помогу тебе отомстить, если ты пообещаешь мне, что я буду последней.

– Ты хочешь мне помочь?

– Я подарю тебе крылья. Я позволю тебе уйти. Я не собираюсь гнаться за тобой и не стану тебя останавливать. Ничего больше я сделать не могу. – Она долго смотрит на меня, и это глаза Голубки.