– Бегите! – кричу я, прежде чем темнота поглощает меня.

Лебеди скользят мимо меня, рисуя медленные круги, сплетая восьмерки, словно будут плыть так вечно, будто нет конца, нет ни завтра, ни вчера. Только мгновение. Я смотрю на них, но вижу лишь Одетту и тот день, когда жизнь в башне превратилась в муку, день, когда мы потеряли Одетту. Одетту, девочку-лебедя. Она будто снова здесь, и боль так реальна, что даже Королева глубоко внутри меня корчится от агонии. Я замечаю, как рядом со мной приземляется Хагравен. Она снимает свое оперение и шагает ко мне, глядя на черное озеро глубоко под землей. Ее озеро, на котором лебеди влачат свое существование. Я чувствую, что она тоже страдает.

– Почему? – спрашиваю я, не в силах отвести взгляд от белых силуэтов.

– Потому что было бы хуже забыть о ней, – тихо говорит она.

Я поворачиваю голову, смотрю на нее.

– Забыть? – Мой голос – будто едва слышное дуновение ветерка.

Она колеблется, потом гордо поднимает голову, но отчего-то кажется, что ей бесконечно больно.

– Я – единственная, кто еще помнит Одетту.

– Нет, я…

Но она прерывает меня:

– Поверь мне, Королева, ни ты, ни кто-то другой из остальных ни разу не думал об Одетте за все долгие годы, минувшие с момента ее смерти, потому что вам не нужны были воспоминания, потому что они слишком болезненны.

Она смотрит на меня глазами, слишком черными для феи, – и эти глаза мне так знакомы. Они такие же, как были у Одетты. Голубка и лебедушка. Как сестры.

– Она была похожа на тебя.

– Да, – говорит она, и это звучит как вздох.

– Одетта, – шепчу я и вижу перед собой дитя.

– Вы ее забыли.

Я хочу возразить, но не делаю этого, потому что это – правда. Потому что я забыла о девочке-фее, которая рассталась с жизнью в тот день, когда люди захватили лес. Я забыла о ней. Все мы забыли о ней.

– Ты – нет.

– Я заставляю себя думать о ней.

Снова я смотрю на лебедей и начинаю понимать, почему они есть и для чего существуют.

– Я прихожу сюда каждый день, – продолжает Хагравен, внезапно становясь похожей на девочку, которой я давным-давно дала имя Голубка. – И когда вижу лебедей, то вспоминаю ее, ее смех и чары, то, какой она была до смерти. Я чувствую боль, горько-сладкую муку, и именно эта мука поддерживает ее жизнь в моем сердце, чтобы я никогда ее не забывала. Так она и остается во мне. Ведь если я не буду ее помнить, то кто тогда?

Я чувствую на своих щеках слезы, слышу смех Одетты, слышу, как она зовет меня.

– Она была замечательной.

– Да, – шепчет Хагравен, и по мановению ее руки один из лебедей поднимается вверх, расправляет крылья и преображается. Тысячи мерцающих водных жемчужин и белых перьев танцуют на воде, танцуют вокруг лебедя, который когда-то был Одеттой, – и на короткое мгновение она вдруг встает посреди озера. Ее глаза смотрят прямо на меня. Они сверкают. Она смеется и тянется ко мне, шепча мое имя, потом чары угасают. Вода стекает обратно в озеро, становится тусклой и черной, и лебедь опускается на поверхность водоема. С золотой короной на голове он продолжает наворачивать свои круги. Вместе с другим.

– Почему их два? – задыхаясь, спрашиваю я, пытаясь запечатлеть ее образ. Я не должна забыть ее. Снова. Никогда больше.

Мгновение, кажущееся мне вечностью, моя сестра колеблется, затем поднимает руку, и второй лебедь начинает развертывать свои крылья.

– В тот день мы потеряли двоих детей, – вот и все, что она говорит, и когда я понимаю, кто второй лебедь, чувство вины угрожает задушить меня.

Надо мной небо. Подо мной пол.

Мое сердце бьется. Я дышу. Я жива. Но я ничего не слышу. Или нет, все-таки что-то слышу. Скрип, треск, да еще тихое пение. А вот леса не слышу. Я не слышу голоса леса. И детей…

Открываю глаза и хочу подняться, но меня удерживают тугие ремни, обвязанные вокруг моего тела. Они врезаются в мою плоть, так туго затянуты. Я лежу в телеге, запряженной лошадью. Рядом со мной идут мужчины, в руках они держат черные сковороды с раскаленными докрасна углями. Они жгут кору тиса. Я узнаю запах. Я знаю, что они пытаются сделать. Хотят защитить себя от меня и моих чар. Думают, что тисовый дым сделает меня слабой. Они не смотрят на меня, даже не замечают, что я очнулась, – настолько уверены в своей победе и в своих жалких защитных заклинаниях.

Я оглядываюсь вокруг себя. Что-то мягкое прижимается к моим рукам. Кошки, мертвые кошки. Они смотрят на меня остекленевшими глазами. Их три. Три черные кошки. Словно их смерть может остановить меня. Будто они могут помешать моей силе. Но таковы люди – простодушные, доверчивые и… отчаянные?

Зачем только, зачем им понадобилось приходить в лес?

Зачем им понадобилось искать башню?

Я стараюсь не смотреть в пустые глаза животных, а сориентироваться. Верхушки деревьев, нависающих надо мной, все еще принадлежат моему лесу. Но он замолчал, словно скрывая какую-то страшную тайну. Я склоняю голову. – Что случилось? – спрашиваю я у деревьев, но они молчат. И эльфы, и птицы – все они молчат, пока толпа людей с их страшными пленниками продолжает путь. Я смотрю вперед. Людей много. Они все притащились в лес, чтобы выполнить свою ужасную миссию по прекращению жизни фей. Я ищу детей, ищу ее – и никого не могу найти. Страшное подозрение закрадывается в мое сердце, и страх сжимает мне горло. Что, если…?

Мой взгляд ищет на лицах мужчин какое-то возбуждение, что-то, что может рассказать мне о том, что могло произойти после того, как я погрузилась во тьму. Смогли ли они убежать? Получилось ли у них избежать плена? Может, я единственная, кого они поймали?

Но пока я думаю об этом, в голове возникает другая мысль. Как им удалось найти к нам дорогу?

Никто, кроме меня и них, не знает леса. Он не пропускает никого, кроме нас. Таковы его чары, так задумано.

Галька. Люди вскоре заменили ее, когда поняли, что камешки подбирают вороны. Они заменили ее отравленными хлебными крошками, и сотни ворон стали жертвами этого яда, прежде чем я поняла, что происходит, и запретила птицам есть хлеб. Отравленный хлеб. Я призвала ветер и велела ему заметать следы каждую ночь, чтобы на следующее утро он был потерян. На какое-то время в призрачном лесу стало тихо, и я почти поверила, что наступил покой. Но… они нашли новый способ. Каким-то образом.

Интересно, как?

И тут я вижу нить, красную нить, которая тянется вдоль ветвей, по той запутанной тропе, которую никто не знает… кроме нас двоих, и я понимаю, что нас предали, изнутри. Это был кто-то из нас, кому я указала этот путь…

– О боже! – Я закрываю глаза, пытаюсь выдохнуть и сдержать свой гнев. Он растет во мне, как черная туча, как гроза. Когда я открываю глаза, они светятся безумной яростью. Но я лежу, не двигаюсь и могу только надеяться, что они здоровы, они живы, потому что я отправлюсь к истокам. Я выясню, кто организовал это нападение. И там… там я положу всему этому конец. Клянусь жизнью!