– Наш хозяин хочет говорить с тобой, принцесса.

Я ощутила за спиной движение и обернулась посмотреть, нобоялась повернуться совсем, подставив спину этому с ухмылкой. Три фигуры вышлииз соседней лавки. Было темно, от света прятаться не приходилось. Все трое быливыше меня, в плащах с надвинутыми капюшонами.

– Мы тебя ждали, отребье, – сказала одна фигура вплаще. Голос был женский.

– Отребье?

– Потаскуха. – Другой женский голос.

– Завидуете? – спросила я.

Они бросились на меня, и я отпустила жакет на землю,направив на них обеими руками пистолет. Либо они не знали, что такое пистолет,либо не боялись. Я выстрелила в одну из них. Она свалилась кучей тряпья. Двеостальные подались назад, выставив клешни рук, будто защищаясь от удара.

Я прижалась спиной к окну, бросила взгляд на ухмыляющуюсяфизиономию позади, но чернокожий стоял в дверях, сложив руки на голове, будтоему это было привычно. Пистолет и почти все внимание я направила на женщин,хотя... женщинами их можно назвать с большой натяжкой. Это были ведьмы. Я нехочу их обидеть – это их порода. Ночные ведьмы.

Та, которую я подстрелила, пыталась сесть, хватаясь за рукидругой.

– Ты ее застрелила!

– Очень рада, что вы заметили, – ответила я.

У раненой капюшон слетел с головы, открыв огромный загнутыйнос, поблескивающие маленькие глазки, кожу цвета пожелтевшего снега. Волосы –сухими клочьями, как черная солома, едва до плеч. Она зашипела, когда втораяведьма задрала ей плащ, чтобы увидеть рану. Между пустыми мешками грудей зиялакровавая дыра. Ведьма была голой, если не считать массивного золотого обруча нашее и украшенного каменьями пояса, съехавшего вниз на тощие бедра. Я успелаувидеть болтающийся на поясе кинжал, привязанный к ляжке золотой цепочкой.

Она извивалась, не в силах набрать в грудь воздуху, чтобыпроклясть меня. Я попала ей в сердце, может быть, задела легкое. Убить это еене убьет, но больно.

Вторая ведьма подняла лицо к свету. У нее кожа былагрязно-серая с крупными оспинами на всем лице, идущими через острый носцепочкой кратеров. Губы настолько тонкие, что почти не закрывали полную пастьплотоядных острых зубов.

– Интересно, хотел бы он тебя, если бы у тебя не былоэтой гладкой белой кожи?

Вторая стояла все еще под клобуком, прячась. Голос у нее былполучше, чем у первых двух, какой-то более культурный.

– Мы тебя сделаем такой же, как мы, нашей сестрой.

Я посмотрела в лицо серой:

– Ту, кто начнет произносить проклятое, я застрелюпрямо в лицо.

– Меня это не убьет, – сказала Серая.

– Нет, но и не украсит.

Она зашипела, как огромная сжавшаяся кошка:

– С-сука!

– Сама такая.

Меня беспокоила та, что еще осталась стоять. Она не впала впанику, не поддалась гневу. Она может применить против меня магию, будучи ещечастично скрытой тенью и ночью. Умнее, осторожнее, опаснее.

Я специально не воспользовалась гламором. Я стояла передосвещенной витриной с пистолетом на виду, наставленным на кого-то. Один ужевыстрел должен был заставить кого-нибудь позвонить в полицию. Я выпустилабыструю вспышку силы – осмотреться, и обнаружила плотные складки гламора.Густого и хорошо сделанного. Я гламор умею наводить, но не эту разновидность.Шолто накрыл им всю улицу, как невидимой стеной. Никто ничего тревожного неувидит и не услышит. Разум представит людям звук выстрела как обычный шум. Еслия заору, призывая на помощь, это будет ветер. Если только не бросить кого-нибудьчерез окно прямо в лавку, никто ничего не увидит.

Я бы с удовольствием бросила сквозь стекло любую из них, ноне хотела подпускать их так близко. Пальцы рук, вцепившиеся в рану, кончалисьогромными когтями хищной птицы. Зубы, оскалившиеся, когда она зашипела, былипредназначены для раздирания плоти. С такой мне рукопашную не выиграть. Ихнельзя было подпускать, и пистолет для этого годился, но придет Шолто, и доэтого мне надо отсюда исчезнуть. После его прибытия я пропала. Эти не смогутменя тронуть, но я в ловушке. Если я выйду из-под навеса, ночные летуны менясхватят или хотя бы остановят, а тогда меня схватят ведьмы и этот чернокожийвесельчак. Меня обезоружат, если не хуже, еще до подхода Шолто.

Боевой магии у меня нет. Пистолет никого из них не убьет,только ранит и притормозит. Нужно придумать что-то получше, а мне ничего вголову не приходило. Я попыталась завязать разговор: когда сомневаешься –говори. Никогда не знаешь, на чем может проколоться противник.

– Нерис Серая, Сегна Золотая и Черная Агнес, я полагаю?

– А ты кто? Стэнли, что ли? – спросила Нерис.

Я не сдержала улыбки:

– А еще говорят, что у вас чувства юмора нет.

– Кто говорит? – спросила она.

– Сидхе.

– Вот ты и есть сидхе, – сказала Черная Агнес.

– Будь я истинной сидхе, что бы я делала на берегахЗападного Моря, прячась от своей королевы?

– То, что ты во вражде со своей теткой, говорит лишь,что ты самоубийственно глупа, но оттого ты ни на унцию не меньше сидхе.

Агнес стояла прямо и высоко, как столб черной ткани.

– Это да, но я меньше сидхе из-за браунийской крови состороны матери. Наверное, королева могла бы мне простить кровь человека, ноэтого никогда не забудет.

– Ты смертная, – сказала Сегна. – Для сидхеэто непростительный грех.

У меня руки начало сводить, скоро устанут плечи. Надо будетлибо стрелять, либо опустить пистолет. Даже двуручная стойка не рассчитана нато, чтобы стоять в ней бесконечно.

– Есть и другие грехи, которые для моей тетушки стольже непростительны.

– Например, иметь гнездо щупальцев посреди безупречнойсидхейской плоти, – произнес мужской голос.

Я повернулась к нему, не выпуская при этом трех ведьм изполя зрения. Вскоре у меня будет столько разных целей с разных сторон, что всехих вовремя ни за что не перестрелять. Зато хотя бы свежий прилив адреналинапомог прогнать мышечную усталость. Вдруг показалось, что я вечно смогу держатьстойку стрелка.

Шолто стоял на тротуаре, чуть разведя руки в стороны.Наверное, старался казаться безобидным – но это не получалось.

– Королева однажды мне сказала, что стыд и позор –иметь гнездо щупальцев посреди одного из самых совершенных сидхейских тел,какие только есть на свете.

– Отлично. Да, моя тетка – стерва, мы все это знаем.Чего хочешь ты, Шолто?

– Титулуй его как положено, – произнесла Агнес, иее культурный голос прозвучал слегка гневно.