Я не ожидала ответа, но не могла даже придумать что-нибудьнастолько плохое.

Улыбка погасла на лице Шолто.

– Королева однажды это сделала, – сказал он.

– Что именно?

– Заставила одного из нас раздеться и проползти побитому стеклу. С условием, что, если он это сделает и не покажет боли, она емудаст.

Я моргнула. Я слыхала о худшем, да черт побери, я видалахудшее. Но мне хотелось знать, кто это был, и потому я спросила:

– Кто это был?

– Мы, стражи, поклялись сохранить это унижение в тайне.Так наша гордость легче это переживет.

Снова в глазах его появилось это потерянное выражение. Иснова я задумалась, что же такое сделал Кел, что хуже игр королевы.

– Почему не сделать такое предложение более сильнойсид-хе, не входящей в стражу принца? – спросила я.

Он едва заметно улыбнулся.

– При Дворе есть женщины, не входящие в стражу принца.Мередит. Они не дотронулись бы до меня тогда, когда я еще не вступил в стражу.Они боятся принести в мир еще одну извращенную тварь. – Он засмеялся скакой-то дикой интонацией, будто заплакал. Больно было слышать. – Так меняназывает королева – "извращенная тварь", иногда попросту"тварь". Через несколько столетий я стану как ее Холод и как ее Мрак.Я буду ее Тварь. – Он снова засмеялся этим болезненным смехом. – Я бымногим рискнул, чтобы это предотвратить.

– Действительно ли ей так нужна поддержка слуа? Такнужна, что она откажется от моей смерти, откажется покарать нас за нарушение еестрожайшего запрета? – Я покачала головой. – Нет, Шолто, она несможет этого так оставить. Если мы найдем способ обойти табу целомудрия, то идругие попробуют. Как первая трещина в дамбе – она ведет к разрушению.

– Она теряет контроль, Мередит, она уже не держит Дворкак раньше. Эти три года не были для нее удачны. Двор раскалывается от еепричуд, а принц Кел становится... – Он будто не находил слов, а потомзакончил: – Когда он придет к власти, по сравнению с ним Андаис покажетсяобразцом здравого рассудка. Как Калигула после Тиберия.

– Ты хочешь сказать, что если нам теперешнее состояниекажется плохим, то это мы еще плохого не видели?

Я попыталась сказать это с улыбкой, но не вышло.

Он повернулся ко мне, посмотрел загнанными глазами.

– Королева не может себе позволить потерять поддержкуслуа. Поверь мне в этом, Мередит, я не больше тебя хочу оказаться брошенным намилость королевы.

"Милость королевы" вошла у нас в поговорку. Тот,кто чего-то боялся, мог сказать: "Лучше я отдамся на милость королевы, чемэто". Означает, что ничего более страшного на свете нет.

– Чего ты хочешь от меня, Шолто?

– Я хочу тебя, – ответил он, глядя прямо мне вглаза.

Я не могла сдержать улыбку.

– Ты хочешь не меня, ты хочешь сидхе в своей постели.Вспомни, что Гриффин меня отверг, потому что для него я была недостаточносидхе.

– Гриффин был дурак.

Я улыбнулась, и мне вспомнились слова Утера сегодня вечеромо том, что Роан – дурак. Если, чтобы меня бросить, надо быть дураком, почемуони все это делают? Я посмотрела на него и постаралась ответить так же прямо:

– Я никогда не была с ночным летуном.

– Это считают извращением те, кто ничего извращением несчитает. – В голосе Шолто звучала горечь. – Я не ожидал, что у тебябудет опыт общения с нами.

С нами. Интересное местоимение. Если спросить меня, кто я,то я – сидхе, а не человек и не брауни. Я – сидхе, а если копать глубже, тонеблагая, к добру или к худу, пусть даже я могла числить за собой кровь обоихДворов. Но я сказала бы "мы", только имея в виду сидхе НеблагогоДвора и ничего другого.

– После того как моя тетушка, наша обожаемая королева,пыталась утопить меня, когда мне было шесть, отец распорядился, чтобы у менябыли телохранители-сидхе. Один из них был искалеченный ночной летун Бхатар.

Шолто кивнул:

– Он потерял крыло в последней настоящей битве, котораябыла у нас на американской земле. Мы способны отращивать заново почти все частитела, так что это была серьезная рана.

– Бхатар оставался ночью в моей спальне. Он никогда неотходил от меня, пока я была ребенком. Отец научил меня играть в шахматы, ноэто Бхатар научил меня обыгрывать отца.

Я улыбнулась, вспоминая.

– Он до сих пор хорошо о тебе говорит, – сказалШолто.

Я хотела было спросить, но покачала головой:

– Нет, он бы никогда не предложил тебе это сделать.Никогда бы не рискнул моей безопасностью или твоей. Видишь ли, он о тебе тожехорошо отзывался, Шолто. Лучший царь, который был у слуа за последние двестилет, – так он говорил.

– Я польщен.

– Ты знаешь, что думает о тебе твой народ. – Япопыталась прочесть выражение его лица. На нем было желание, но оно может оченьмногое скрывать. – А как же ведьмы, твой гарем?

– А при чем здесь они? – спросил он, но в глазахего что-то мелькнуло, выдававшее ложь.

– Они хотели меня изувечить, чтобы удержать от тебяподальше. Как ты думаешь, что они сделают, если ты действительно со мнойляжешь?

– Я их царь. Они сделают то, что я им прикажу.

Я засмеялась – но не горько, всего лишь иронически.

– Ты – царь фейрийского народа, Шолто, и твои подданныеникогда не сделают то, что ты им сказал, или именно то, что ты думал. Все феи,от пикси и до сидхе, свободные создания. Начни принимать их повиновение какданность – и ты в серьезной опасности.

– Как принимает уже тысячу лет наша королева?

Это был только наполовину вопрос, а наполовину –утверждение.

Я кивнула с улыбкой:

– А король Благого Двора – еще дольше.

– Я новый король по сравнению с ними и совсем не таксамоуверен.

– Тогда скажи мне честно: что сделают твои ведьмы, еслиты их бросишь ради меня?

Он задумался, замолчал надолго, потом поднял на менясерьезные глаза:

– Не знаю.

Я чуть не рассмеялась.

– Ты действительно король-новичок. Никогда не слышала,чтобы кто-нибудь из них признался в невежестве.

– Незнание чего-то не есть невежество. Пренебрежениезнанием, которого у тебя нет, может им быть.

– Разумно, а также скромно. Как это ужасно редко уфейри королевской крови! – Я вспомнила, что хотела спросить: – Агнес,которая тебя водила в лес в детстве, твоя няня, это и есть Черная Агнес?