конца дней своих, но моей целью было добраться до шлюза. За мной наверняка давно уже выслали погоню, и приспешники Кирилла рыщут по всему берегу острова. Впрочем, зачем по всему берегу? Кирилл, как человек военный, прекрасно понимает, что если я выживу, то непременно приду к шлюзу. Там он наверняка уже выставил караул, который только и ждет моего появления. Именно его мне, по идее, предстоит как-то обхитрить. Но как? Ситуация для меня была явно невыигрышной. Как бы там ни было, нужно сначала добраться до шлюза, а уж потом думать, как обойти предполагаемый караул.

Солнце клонилось к горизонту, и я, спохватившись, подумал, наконец, о ночлеге и срочно начал сооружать шалаш. Забив в землю несколько кольев, я вокруг них соорудил каркас, связывая элементы конструкции как бечевкой из коры, так и тонкими лианами. Когда каркас был готов, принялся укрывать его снопами пальмовых листьев, прочно привязывая их к каркасу. Вскоре мое укрытие было готово, и я сам удивился, насколько аккуратно оно выглядело.

Спать на земле было опасно, ибо в темноте в шалаш могла заползти змея, какая-нибудь многоножка или паук. Нужно было соорудить что-то вроде кровати. Вырезав несколько рогачиков, я надежно вбил их в землю и тонкими лианами примотал к ним продольные жерди, поперек которых крепко привязал короткие перекладины из бамбука. Получился довольно прочный топчан. Так, я читал, делают жители лесных регионов южного Китая, и это оправдало себя на протяжении веков. Поверхность топчана я устлал пальмовыми листьями, а вместо одеяла использовал целый ворох высокой шелковистой травы, которая в изобилии росла на опушке леса.

На всякий случай я обложил мое временное жилье кольцом костров. Хворост собирал уже в сумерках, но все же набрал его достаточное количество, чтобы защитный огонь можно было поддерживать до утра. Когда костры разгорелись, положил в них толстые сучья, и они тлели всю ночь вплоть до восхода солнца. Ночи на острове холодные, но я не замерз: грели жаркие костры, и травяная постель отлично сохраняла тепло моего тела.

XVIII

Ночь я не проспал, а промучился. Несмотря на кольцо костров вокруг укрытия, я все время прислушивался к ночным крикам и шорохам, постоянно доносившимся извне. Многократно вставал, выглядывал наружу, проверял костры, подбрасывал в них сучья, когда представлялось, что огонь слишком слаб. Несколько раз поднимался ветер, шевелил хлипкие стены моего обиталища, а я, принимая их за попытки проникновения ко мне кого-то живого, всякий раз хватался за топор. В те короткие промежутки времени, когда удавалось задремать, меня мучили кошмары. То снилось, что сам Кирилл обнаружил мое убежище и пытается меня схватить, то будто кто-то гонится за мной на моторной лодке, а я никак не могу уйти от преследования, то вроде бы меня окружили люди Кирилла и выкрикивают в мой адрес непристойные оскорбления. При этом каждый раз я подхватывался и, судорожно схватив топор, в испуге озирался по сторонам.

Наконец начало светать, джунгли затихли, и я ненадолго забылся тяжелым сном. С восходом солнца встал, умылся в ручье и позавтракал остатками вчерашнего пиршества. Наполнив пластиковую емкость свежей водой, стал собираться в путь. Очень было жаль сниматься с насиженного места. Хотелось как следует выспаться, потом поохотиться и всласть поесть. Но разум мой говорил, что сидеть на месте, даже на таком уютном как этот временный лагерь, означало только одно — дожидаться смерти. А это в мои планы никак не входило.

Положив в Лёнину бандану бутыль с водой и вторую половину птичьей тушки, я связал ее в узел, надел на конец палки и с этим грузом на плече двинулся по направлению к седловине, постепенно поднимаясь вверх по склону. С первых же шагов пришлось продираться сквозь молодой подлесок и вездесущие лианы, опутавшие все: деревья, кусты, валуны и бурелом. Тогда-то я и оценил по достоинству свой туристский топорик, без которого не продрался бы сквозь девственные заросли ни на шаг.

Продвигался я чрезвычайно медленно, ветки царапали открытые части тела, в мое тело впивались длинные колючки, причиняя нестерпимую боль. Но я, собрав в кулак остаток воли, упрямо шел вперед. Будь моя одежда из менее прочной ткани, она через час-другой превратилась бы в лохмотья. Делая короткие привалы, я мечтал набрести на какую-нибудь звериную тропу. Такие тропы непременно здесь существовали, ведь лесные звери должны были как-то спускаться к речке на водопой.

Моя бутыль быстро опустошалась, и спустя час-другой я выпил последний запас воды. А жара стояла такая, что лес, казалось, вот-вот воспламенится, и мне всерьез грозили скорое обезвоживание и перегрев. Набрести бы на родничок, хотя бы самый маленький. Но поблизости не было ничего похожего. Конечно, в крайнем случае можно было спуститься к речке, но тогда пришлось бы начинать подъем сначала. На листьях некоторых растений кое-где еще оставались капли утренней росы. Я слизывал их, как мог, но питьем это можно было назвать чисто символически.

Держаться нужного направления было относительно несложно. Поскольку шлюз находился к югу от меня, следовало идти так, чтобы до полудня солнце светило слева, а после — справа. Кроны деревьев, смыкаясь, скрывали от меня солнце, но кое-где все же встречались просветы, и тогда я корректировал свой путь.

После полудня, изнемогая от жажды и голода, еле волоча ноги от усталости, я вышел на широкую террасу и сделал привал. Лес никогда еще не казался мне таким враждебным и диким. Ноги, руки и спина гудели, во рту было сухо, как в пустыне, а желудок то и дело сводили болезненные голодные спазмы. Нужно было срочно поесть и попить. Но если какой-то запас еды у меня был, то воды не было ни капли. Да, такие походы мне уже не по возрасту. Но что поделаешь, нужно напрячь все силы для последнего — другого выхода нет.

Облюбовав удобное место для костра, я развел огонь, чтобы приготовить остатки птичьего мяса. При столь сильной жаре оно уже начало портиться и издавало специфический «запашок». Но я на это не обращал внимания. Ведь если мясо хорошенько пропечь, живущая на нем микрофлора неизбежно погибнет, и его можно будет спокойно есть.

От костра я старался держаться подальше, так как жара стояла адская. Ожидая, когда сучья прогорят и превратятся в угли, я присел недалеко от травянистого растения, возвышавшегося над землей метра на два с половиной, по форме напоминающего кукурузу. Стебель его был толщиной сантиметров пятнадцать, не меньше. Верхушку венчал крупный колос — тоже вроде кукурузной «метелки», но початков не было. Глянцевитые сидячие листья с параллельным