– Вернемся на вокзал, – сказала она. – Аверней – вернемся в эту комнату и в тот день, когда мы пришли сюда впервые, иты признал, что я – существую, и вручил мне подарок. Это была первая попыткапроникнуть в мою душу, и ты не знал, скажут ли тебе «Добро пожаловать». Но есливерить твоему Платону, с тех пор, как человеческие существа были разделены, онистараются вновь слиться воедино. Это инстинкт. Но ведь и разум тоже – разве безнего смогли бы мы одолеть все трудности, которые встречаются на пути к этойвстрече?

Я хочу, чтобы ты смотрел на меня, и вместе с тем – смотрелтак, чтобы я этого не замечала. Первое желание – очень важно, ибо оно глубокозапрятано, запретно, недопустимо. Ты ведь не знаешь, обрел ли свою вторуюпотерянную половину. Не знает этого и женщина, которую ты пожелал. Но что-топритягивает вас друг к другу – стало быть, веришь, что нашел.

Откуда я все это беру? Из глубины сердца, потому что хочу,чтобы все было именно так. Из снов. Из того, что грезится каждой женщине.

Она расстегнула и спустила с плеча платье – так, чтобыобнажилась крошечная часть ее груди, увенчанная соском.

– Желание – это не то, что ты видишь, а то, что ты себевоображаешь.

Ральф Харт смотрел на черноволосую женщину в черном платье,сидевшую в его гостиной и высказывавшую самые нелепые желания – ну вот, кпримеру, затопить камин в самый разгар лета. Да, он хотел бы вообразить себе,что скрывается под этим черным платьем, да, он оценил форму и величину еегрудей и знал, что она не нуждается в лифчике и носит его, очевидно, потому,что этого требует ее профессия. Груди были не велики и не малы – юны и упруги.Взгляд ее не выражал ничего. А что, в сущности, делает здесь эта женщина? Аон-то почему длит эти странные и небезопасные отношения – ведь ему нетруднообольстить кого угодно? Он богат, молод, прославлен, недурен собой. Он обожаетсвою работу, он любил тех, на ком женился, и они его любили. Короче говоря, он,Ральф Харт, с какой стороны на него ни взглянешь, должен был бы провозглашатьво всеуслышание: «Я – счастливый человек!»

А он – несчастлив. В то время как большинство представителейрода людского бьется за кусок хлеба, за крышу над головой, за работу, котораяобеспечила бы пристойное существование, Ральф Харт мог себе позволить ни о чемтаком не беспокоиться – и это делало его еще более несчастным. Оглядываясьназад, на свою не такую уж долгую жизнь, он едва ли мог насчитать больше двухили трех дней, когда, просыпаясь и глядя на солнце – или на дождь, –испытывал бы радость от этого утра: радость, не связанную ни с какимижеланиями, планами, радость беспричинную и бескорыстную. Да, так вот: заисключением этих двух-трех дней вся его жизнь представляла собой чередумечтаний, то осуществлявшихся, то несбыточных, и непрестанное желаниепреодолеть самого себя, прыгнуть выше головы – он и сам не мог бы объяснить,кому и что именно, но беспрерывно кому-то что-то доказывал.

Он смотрел на эту красивую, скромно одетую женщину, которуюповстречал случайно (хоть и видел раньше в «Копакабане»), и видел, что здесь ейне место. Она просила, чтобы он пожелал ее – и он желал ее сильно, кудасильней, чем мог себе представить, но это не было тягой к ее груди, вожделениемк ее плоти. Он просто хотел быть с нею рядом, хотел обнять ее и молча смотретьна языки пламени в камине, потягивая вино, покуривая, – и этого было быдля него достаточно. Жизнь состоит из простых вещей, а он так устал отмноголетних поисков неизвестно чего.

Но если он прикоснется к ней, все будет кончено. Потому что,несмотря на исходящий от нее свет, едва ли она сознает, как хорошо ему бытьрядом с ней. Он платит? Да – и будет платить столько времени, сколько нужно,пока не сможет сесть с нею рядом на берегу озера, заговорить о любви – иуслышать о любви в ответ. Лучше не рисковать, не торопить события, ничего неговорить,

Ральф Харт перестал мучить себя этими мыслями исосредоточился на игре, которую они только что затеяли вдвоем. Сидящая передним женщина права – не достаточно ни вина, ни сигареты, ни огня, ни общения;нужно другое опьянение, другое пламя.

Женщина в платье на бретельках показала ему краешек своейгруди – и он увидел ее тело, скорее смуглое, чем белое. И он пожелал ее.Пожелал ее страстно.

Мария заметила, как изменилось выражение его глаз. Сознаниетого, что она – желанна, возбуждало ее больше, чем что-либо другое. Все это неимело ничего общего с обычным приемом клиента, твердившего: «Хочу обладатьтобой... хочу жениться на тебе... хочу, чтобы ты кончила... хочу, чтобы тыродила от меня... хочу сделать наши встречи регулярными...» Нет, это вожделениебыло свободно и словно разлито в воздухе, электризуя его, оно заполняло жизньжеланием быть чем-то – и этого было более чем достаточно, оно все приводило вдвижение, оно готово было сдвинуть горы и увлажняло ее лоно.

Вожделение было источником всего, вожделение заставило еепокинуть родные края и открыть новые миры, выучить французский, победитьпредубеждение и предрассудки, мечтать о своей фазенде, любить, ничего не требуявзамен, ощущать себя женщиной от одного взгляда этого человека. С продуманноймедлительностью она спустила с плеча вторую бретельку, дала платьюсоскользнуть, расстегнула лифчик. Так постояла, обнаженная до пояса, гадая –бросится ли он сейчас на нее с объятьями и любовными клятвами или окажетсядостаточно чуток, чтобы в самом желании ощутить наслаждение.

Мир вокруг этой пары стал меняться – из-за окна недоносилось ни звука, куда-то исчезли камин, картины и книги, не было большеничего, кроме смутного предмета вожделения, и ничего, кроме него, большезначения не имело.

Мужчина не шевелился, не сдвинулся с места. Поначалу Мариязаметила в его глазах промельк какой-то робости – но она мелькнула и исчезла.Он не сводил с нее взгляда, и там, в мире своего воображения, ласкал ее,сплетался с ней в объятии, смешивал воедино страсть и нежность, крик и стон.

Но в мире реальном стояла тишина, никто из двоих непроизносил ни слова, и это возбуждало Марию еще больше, потому что не мешаловольному полету мыслей и фантазий. Она могла попросить его нежно прикоснуться кней, могла развести бедра и ласкать себя перед ним сама, произноситьнепристойности и романтические признания так, словно это – одно и то же, моглаподнырнуть под волну оргазмов, и от ее неистовых криков проснулись бы соседи ивесь мир проснулся бы. Перед ней стоял ее избранник, мужчина, дарящий ейнаслаждение и радость, тот, с кем она может быть самой собой, кому решилась бысказать, что хотела бы остаться с ним на ночь, на неделю, на всю жизнь.

Капли пота выступили на лбу у обоих. «Это – камин», мысленнопроизнес каждый. Но дело было не в жарко разгоревшемся пламени – просто мужчинаи женщина достигли предела, исчерпали воображение, прожили вместе целуювечность прекрасных мгновений. Следовало остановиться, потому что еще минута –и действительность безжалостно уничтожила бы это волшебство.