тебя. Я бы на её месте давно избавился от такого куска дерьма. Ты ненужный балласт, сынок. Никто не любит неудачников. Я в твоём возрасте воспитывал оставшуюся без матери дочь, налаживал бизнес, не упуская возможности задирать девицам юбки. Чего добился ты? Бренчание по струнам не делает из тебя мужчину. Брак с моей дочерью не делает из тебя мужчину.

– Вы… меня ударили.

– И сделаю это снова, если ты попробуешь подняться. Внизу тебе самое место.

– Вы сошли с ума, Герман.

– Давай проверим насколько.

– Я не хочу с вами драться.

– Драться? – Герман запрокинул голову в булькающем хохоте, быстро перешедшего в кашель. Мерзкий звук отражался от стен, многократно усиливаясь. Антону стало жутко. Он потирал ушиб, чувствуя, как нижняя часть спины немеет от холода. – Ты даже мою малышку одолеть не в силах.

Морщинистая пятерня схватила Антона за волосы. В лицо пахнуло винно-табачным зловонием.

– Никогда не переходи мне дорогу, – процедил Герман. – Из могилы достану, уж поверь. Если я говорю, что скорая не нужна, не надо мне доказывать обратное. На моём складе я Бог, а ты божий раб. Это к вопросу о разочаровании. Придётся тебя проучить. Посидишь здесь, в тишине и покое, подумаешь о своём поведении и о жизни вообще. Только не благодари. От такого засранца мне благодарности не нужны.

Закончив монолог, Герман резко откинул голову Антона назад. Затылок последнего врезался в стену с глухим стуком. Старик вытер руки о рубашку, словно трогал слизкое насекомое и вышел из холодильной камеры. Перед тем как запереть дверь снаружи, он бросил в пропитанное унижением помещение последнюю фразу:

– Между прочим, ты уволен за нахождение на рабочем месте в состоянии алкогольного опьянения.

Лязгнул засов. Антона обступила вязкая темнота, тело пронизывал озноб. Ещё пара минут испытания холодом, и он надолго свалится с температурой. По ту сторону старик кричал рабочим, что они будут уволены, если посмеют открыть дверь. Больной псих. Сколько минут он собирался продержать камеру запертой?

В одном старик прав, яйца у него действительно из нейлона. Позволить отделать себя дряхлеющему тестю это надо постараться. Как и поверить в лапшу, которую он развесил на его ушах. Когда же ты научишься испытывать злость, Джорджи?

Руки нащупали бочонок с нестерилизованным повидлом. Преисполненный гневом из-за собственной слабости, он запустил им в дверь. Бууум. Бочонок выплюнул сладкое содержимое стоимостью три тысячи рублей на пол. Надо бы не запачкать ног.

Он измерял камеру шагами, иногда прыгая на месте и размахивая руками. Это не сильно помогало. Холод добрался до костей, кончики ушей пощипывало.

– Эй! Выпусти меня! Я здесь замёрзну!

Здорово старый бес подвёл его под увольнение. Растрогал новостью о болезни, дал выпить, а затем растоптал своими вонючими ботинками с заострёнными носками.

А ты хотел продолжать на него работать после откровенного обмана?

– Эй! Мне холодно! Кто-нибудь, откройте эту чёртову дверь!

На глазах Антона выступили слёзы. Обида сжала горло. По части жалости к себе он был мастер. Жизнь катилась под откос, и он не знал, как это остановить.

Прекрати, Джордж. Не падай в собственных глазах ещё глубже. Тебе с этим жить долгие годы. Надо заполнять ячейки памяти гордостью, нежели бесплодными стенаниями. Герман преподнёс тебе хороший урок. Смертельная болезнь не сломила его, стальная хватка не ослабла ни на йоту. Такие дерутся до последнего вздоха, создают обстоятельства или ломают их, если им это выгодно, а угодив в капкан, отгрызают лапу. Не нужно во всём брать с него пример, у тебя это не получится. Нужно лишь перестать ввязываться в чужие истории, ничего, кроме боли, они не приносят. События раз за разом выталкивают тебя на обочину усеянной битым стеклом дороги. Только починишь проколотое колесо, как тут же лопается другое. Чужой маршрут несёт одни убытки. Если ты не знаешь куда едешь, не удивляйся, когда попадёшь туда.

Он вытер слёзы, не дав им застыть. Бесславная работа на Скруджа подошла к концу. Он будет скучать по этому складу… часа два. Осталось заручиться поддержкой Анжелы и громко заявить о себе музыкальному миру. Великий Джорджи готов держать свой главный бой.

Внутри него зажглось позабытое чувство азарта. Он выпрямил спину, взял с поддона коробку весом двенадцать килограмм и принялся приседать с ней, чтобы согреться. На двадцать шестом приседании несмазанная дверь незначительно приоткрылась. В камеру проник узкий луч света.

– Антон?

– Осторожно, Нила, на полу повидло, – предупредил он.

После холодильника склад показался ему тропиками. Тусклый свет склада бил по глазам.

– Спасибо.

– Как же тут холодно. – Девушка содрогнулась. – Извини, я только узнала. Он поступил жестоко. У тебя есть полное право заявить в полицию.

– Где он?

– Заперся у себя. Ты собираешься поквитаться с ним?

– Не-а. Заберу вещи и уйду. Эта мелодия спета.

– Оставишь незаконную выходку безнаказанной? – изумилась она.

– Я не собираюсь плодить зло. – Они вышли на солнце. Тело Антона продолжало биться в лёгкой судороге. Грузчики смотрели на них с испугом. – Он тебя уволит за то, что ты меня выпустила.

– Он оставил тебя умирать. Как, по-твоему, я должна была поступить? Продолжить пить чай, в то время как ты замерзаешь насмерть?

– Ты сгущаешь краски, – неуверенно проговорил он.

– Герман напивается у себя в кабинете, о тебе он и думать забыл! – возмущённо воскликнула девушка.

– Спасибо, – повторил Антон. – Не знаю, спасла ли ты мне жизнь. Здоровье точно. Я всё ещё не чувствую пальцы ног.

Неонила заглянула ему в глаза. Он первый отвёл взгляд, предельно смущаясь. Их разделяло восемь лет, Анжела и много чего другого. За месяцы работы бок о бок он ни разу не разрешил себе флиртовать с ней. Наверное, она считала его неуверенным в себе занудой.

– Я сама уволюсь, – внезапно сказал она. – Уже уволилась.

– Не стану тебя отговаривать. – Он мучительно охнул. Оттаявшие руки сводило от боли. – Менять работу всегда непросто. Извини, что втянул тебя в это.

– Это не твоя вина, Антон. Я не могу работать под руководством человека, способного запереть кого-либо в холодильнике. Это ужасно.

– Как Кирилл?

– Ушёл домой. Не думаю, что он вернётся.

– И правильно сделает.

– Я заберу наши вещи и подвезу тебя домой.

– Не хочешь, чтобы я поднимался в офис? – догадался он. – Я и сам не хочу. Спасибо. Ты очень мила со мной.

– Встретимся на стоянке.

Он в последний раз прошёл через проходную с ощущением узника, вышедшего на свободу после долгого заключения. Белый «Пежо» Нилы скромно грелся на солнце в дальнем конце забитой автомобилями парковки. Едва ли тесть сообщил дочери о конфликте с её мужем. Она удивится, когда он придёт домой ближе к полудню. Её удивление станет ещё