Все последние дни Кирпич вел бесконечные переговоры. Сруководителями «итальянцев», «немцев», и прочих «шведов». То, что они требовалиритуального жертвоприношения, то есть головы Кудели, было нормально. На ихместе так поступил бы каждый. Но под шумок они требовали передела сфер влияний.Надо было отдавать то, что было завоевано колоссальными силами и немалойкровью.

Голова Кудели – это не вопрос: можно считать, что Кудели уженет. На сей счет «приказ по армии» Кирпич уже отдал.

Теперь же необходимо было как-то минимизировать возможныепотери в бизнесе. И, сейчас это представлялось основной задачей, склонитьобщественное мнение в пользу русских. Любой ценой.

– В общем так, Олег, – принял решение Кирпич. – Ссегодняшнего дня твоя основная задача – работать с прессой и телевидением. Всредствах ты не ограничен. Встречайся с писаками, води их в кабаки, подсовывайбаб, плати деньги. Но нас, русских, должны любить! – Он хлопнул ладонью постопке газет. – И они будут нас любить, чего бы нам это не стоило!

Оля подсела на корейскую церковь капитально. То чувствоединения, которое охватило ее на первой спевке, оказалось сильнодействующимнаркотиком. Разумом она это понимала прекрасно. Вспоминала про ксендза из«Золотого теленка», который охмурял Козлевича. Читала и во многом соглашаласьсо статьями о вредных для слабых духом тоталитарных сектах – это была моднаятема, которую мусолили все как одна московские газеты. Понимала, осуждала, ноедва подходило время нового собрания – подхватывалась и мчалась туда, как напервое свидание.

Краткие проповеди она пропускала мимо ушей, воспринимая ихкак обязательное упражнение перед главным чудом – хоровым пением. Здесь, средиприхожанок, она многих знала уже в лицо, но не знакомилась. Почему-то ей нехотелось вступать в личные контакты с «сестрами». Ей казалось, что это можетнарушить ту гармонию, которая воцарялась в ее душе, когда она пела вместе сними. Впрочем, ей уже были известны имена девочек, затащивших ее сюда.Беленькую звали Варей, а темненькую – Сюзанной.

Единственное, что ее всякий раз немного смущало – так это тенехитрые подарки, что корейский приход раздавал как награду за посещениесобраний. Притом подарки раздавались по окончании действа. Варя объяснила ей:

– Это чтобы не разбегались. А то мы вначале сразу давали,так они хитрые – подарок возьмут и уносят, а у нас зал полупустой.

Оля же приходила сюда за общением, точнее, за музыкой, вкоторой одной она и искала этого самого общения. Однако подарки всякий разбрала, всякий же раз отмечая про себя их низкое качество и полнуюнепрактичность. У нее скопилась уже уйма этой дряни, которую она пряталаподальше, в шкаф: искусственной кожи пояс с «золотой» огромной пряжкой,глянцевая ключница, сразу сломавшийся фонарик-карандаш, трусы на потрескавшейсярезинке…

Однажды на праздник дарили даже лифчики, кружевные иабсолютно синтетические. Лифчики были все как на подбор – совершенномалюсенькие, рассчитанные на миниатюрные восточные груди. За ними толпиласьдикая, с криками, очередь. Именно тогда Оля и получила альтернативные трусики.

Все это смущало страшно, попахивало какой-то авантюрой. Хотяизмены Родине и продажи души за эту чепуху корейцы вовсе не требовали. Не иначе– выжидали. Впрочем, Оля стала получать даже некоторый кайф от предвкушенияэтого последнего штриха, этого праздника халявы. Теперь перед каждым собраниемона загадывала, что подарят нынче хитроумные корейские ксендзы? Пока угадать неудалось ни разу, хотя подарков всегда было два варианта.

Сегодня Оля загадала на гольфы. Чисто ассоциативно – впрошлый раз дарили носки. Вторым вариантом был брелок. Здесь она слегкаподстраховалась. Брелоки, то жестяные, то кожаные, то пластмассовые, дарили сзавидной регулярностью.

Конечно, она промахнулась. Сюзанна раздавала пластмассовыенегнущиеся пакеты с иероглифом, но к ней подходили немногие. Женщины,восторженно глядя, выстраивались в очередь к раскрасневшейся Вареньке, котораявручала в протянутые руки нечто странное. Какие-то овальной формы махровые штукенции,состоящие из сплошного овала и овала с прорезанной по центру дыркой. Штукенциибыли плоские и невообразимо постельных тонов.

Оля, несколько смущаясь, впервые встала в очередь. Ейдосталась штукенция нежно-салатного цвета. Из нелепой этой штуки выползали,жалобно трепыхаясь на ветерке, какие-то тесемочки. Оля задумчиво вертелаподарок в руках, пытаясь определить его предназначение.

– Это нашлепка на унитаз, – объяснила ей пожилая прихожанка,которой достался товар персикового цвета. – Вот, смотрите, это завязывается насиденье, – она нежно поглаживала мягкое кольцо с тесемочками, – а это – накрышку от него. Умеют все же делать! – добавила женщина восхищенно.

Оля шла по улице, неловко держа под мышкой салатноесокровище. Куда его? Сказать Сашке, что купила? Или как? Так ничего и непридумала.

Саша, как назло, оказался дома.

– Оль, ты куда исчезла? – появился он в прихожей с вилкой вруке. Не дождался – наверное, голодный пришел.

– Привет! – как можно беззаботнее сказала Оля, пытаясьпрошмыгнуть в комнату.

Махровое чудовище она прятала за спиной. Но Саша все-такиуглядел ее добычу:

– Оль, а что это? – остановил он ее, поцеловал в висок имягко потянул овал на себя.

– Да это так… – замялась Оля.

– Что, новая шляпка? – заржал Саша, разглядывая нелепыетесемки.

– Это… Это мне подарили! – с вызовом ответила Оля.

Чего, собственно, ей стесняться? Дареному коню в зубы несмотрят.

– Нет, Олька, ты объясни, это для чего? – Саша нацепилкольцо на шею, сам овал болтался у него за спиной на манер капюшона. – Мнеидет? – Он кокетливо пригладил волосы.

– Сашка, отстань, это для унитаза.

– Для унитаза? – кажется, ей удалось его удивить. – И кто жтебе это подарил? А? Это прямо роскошный подарок. Оль, ну признайся, кто?

– Дед Пихто! В церкви подарили, в корейской. Да, – глядя вего изумленные глаза, призналась Оля, – я туда хожу. Мы поем там песни. Хором.Ну, и псалмы. А потом всем дарят подарки, – произнеся это вслух, она вдругпоняла, как все на самом деле глупо и смешно, и захихикала.

Они хохотали как безумные. Долго, минут, наверное, пять.Потом перестали. Но, взглянув на дурацкую нашлепку, закатились снова.