Именно Фатос со своим знанием России и некоторыми связямимог погасить в зародыше готовую разразиться большую войну. С русскими у негополучилось договориться. На самых взаимовыгодных условиях. И так, худо-бедно,по лезвию удавалось выруливать. Кто же теперь замутил воду?

Фатос смотрел на белую пенную дорожку, которую оставляла засобой быстроходная яхта и не находил ответа. Идиот Куделя, похоже, попался начью-то удочку. Но сметный приговор он себе, тем не менее, подписал. Фатос нежелал его больше видеть, разве что мертвым, в гробу. Русские любят дорогиегробы и пышные похороны. На похороны Кудели он пошлет роскошную корзину цветовиз своего тосканского сада. С трогательной надписью: «Незабвенному другу».

«Мехруса» вышла вчерашним днем в три часа пополудни изПалермо и взяла курс на Триполи. В ливийской столице господину Фатосупредстояло обновить и пролонгировать несколько оружейных контрактов. Благодаряофициальному запрещению поставок вооружения в эту страну, этот бизнес приносилстабильно высокий доход.

К тому же их семью связывали давние дружеские отношения слидером ливийской революции Каддафи. Можно даже сказать, что Фатос и Каддафидружили семьями. Именно по этой причине Фатос и захватил с собой в деловуюпоездку детей и родственников. Ему нравилось отдыхать на лучших вСредиземноморье пляжах северного побережья Ливии.

Море было абсолютно безмятежным. «Мехруса» с крейсерскойскоростью сорок миль в час шла к африканским берегам. Жирные лощеные чайкилетали вокруг яхты, то и дело опускаясь на воду.

– Папа! Смотри, смотри, птицы! – толстушка Лейла так иноровила вывалиться за борт. Няня не отходила на нее ни на шаг.

– Значит, здесь есть рыба, – ответил ей отец.

Вскоре его слова подтвердились самым непосредственнымобразом читаешь. Прямо по курсу показался рыболовецкий сейнер. В бинокль быловидно, как с его кормы сползали в море тяжелые сети.

Яхта Фатоса и сейнер под сенегальским флагом сближались. Уженевооруженным глазом можно было различить суетящихся на палубе сейнера рыбаков.

Фатос с Лейлой на руках стоял у борта и показывал дочери начаек, которые уже целой тучей кружились за кормой сейнера.

И в этот момент из-за корпуса сейнера выскочил длинныйбыстроходный глиссер. Он на огромной скорости помчался прямо к «Мехрусе». Вполутора кабельтовых от яхты глиссер заложил крутой вираж.

Лейла восторженно вскрикнула, так это было красиво. А Фатос,сжав девочку в охапку, бросился ничком на палубу. И вовремя. Со стороныглиссера раздалось сразу несколько автоматных очередей.

Охрана Фатоса среагировала молниеносно. Но было поздно.

Ракета, выпущенная из переносной зенитной установки, ужепробила белоснежный борт «Мехрусы» и тут же взорвалась внутри корпуса.Огненно-черная вспышка разворотила палубу, вскрыв ее, словно консервную банку.Корпус разломился надвое. Взметнувшаяся воронкой вода через минуту поглотилаостанки некогда роскошной яхты.

Спастись не удалось никому. На это не было оставлено простони единого шанса.

Испуганные чайки, пометавшись, закружили вокруг пенящегосяна воде шипящего круга. Здесь их ждала роскошная добыча.

Сейнер, подобрав сети и взяв глиссер на буксир, снеожиданной для судна такого класса скоростью резво уходил с местапроисшествия.

Русскому бизнесу в Европе практически перекрыли кислород.Многим очень и очень авторитетным людям отказывали в визе безо всякогообъяснения причин. Кретин Куделя натворил таких дел, что теперь их надо былотолько расхлебывать и расхлебывать, умываясь кровью. Хрен бы с ним, с Куделей,и с тем, что все его казино были поставлены вне закона. Их залы уже вторуюнеделю были абсолютно пусты – уже на подходе потенциальных посетителейвстречали полицейские и объясняли, что туда ходить не надо. Если, конечно,дорога собственная задница.

Самое главное, что вновь было взбудоражено общественноемнение. Уже всем надоевший лозунг «Русские идут!» сменился пафосным «Русскиепришли!» или даже «Русские дошли!». Ясное дело, многие статьи и телерепортажибыли проплачены заинтересованными людьми. Но от этого было не легче.

Каждое утро в рабочий кабинет Кирпича являлся его референт ипереводчик Олег с кипой газет и журналов. И почти в каждом издании так илииначе перемывались косточки знаменитого наркобарона Фатоса, жертвы нашумевшегоубийства. Склонная к странным проявлениям политкорректности европейская публикав данном случае имела все основания возмущаться тем, с каким нечеловеческимцинизмом это убийство было организовано.

Обычно крупных мафиозо взрывали, расстреливали, травили,топили в одиночестве или в компании с ближайшими сподвижниками. Но чтобыубивать их вместе с детьми и женами – такого не водилось уже давно. «Какое-тосредневековье!», – возмущалась пресса.

Опосредованно по всем направлениям велись нападки вообще нарусских. Интернациональное бандитское братство решило по максимуму использоватьситуацию, чтобы потеснить русских по всем направлениям.

Журнал «Эспрессо» буквально полномера посвятил взрыву вСредиземном море. А на обложку вынес фото Фатоса в окружении пятерых детей, изкоторых четверо погибли вместе с ним.

Кирпич, время от времени поправляя пальцем сползающие спереносицы очки в тонкой золотой оправе, листал страницы, которые практическине требовали перевода, потому как состояли почти из одних фотографий. Если быне знать, что речь идет о крупнейшем в Европе наркодельце, можно было быподумать, что главный материал выпуска посвящен демографическим проблемам,которые герой-любовник Фатос в единственном числе решал наилучшим образом.Особенно много снимков было четырехлетней младшей дочери.

– Разрешите, Петр Семенович? – появился на пороге кудрявый,как пудель, Олег.

– Входи, – кивнул Кирпич, разглядывая в «Эспрессо» снимокплатьица Лейлы, которое она носила в полтора года. По злой иронии судьбы этодавнее платьице девочки было украшено матросским воротником и вышитыми якорями.

– Свежая пресса, Петр Семенович.

– Положи, – кивнул Кирпич на край стола. – Что-то новое?

– Все одно и то же. Бьют на жалость к детям, женщинам ирыбам.

– А рыба-то здесь причем? – не понял Кирпич.

– Зеленые возмущаются – много рыбы поглушили. Да якобыкакие-то редкие породы попались.

– Хорошо, иди. Хотя нет, постой. Присядь пока, а я подумаю.