поднимаюсь по ступенькам лестницы, выхожу в прихожую. Видя незнакомую обстановку, в недоумении озираюсь по сторонам. Где я? Это не моя прихожая. Почему? Из подвала доносится свистящий кашель Кирилла и панические крики женщин.

— Убийца! Что ты наделал? — истерически визжит Алла Ивановна.

— Как ты мог?! У него же аллергия! — верещит Мария.

«Ну и Бог с ним. Даже если он копыта откинет от анафилактического шока, туда ему и дорога!» — думаю я, испытывая неописуемое удовлетворение, и, захлопнув дверь, просыпаюсь.

Из кухни доносится все тот же свистящий кашель Кирилла, звуки суеты и растерянные голоса женщин.

— Вот твой ингалятор! Держись, сейчас полегчает!

На кухне я увидел сидящего на стуле Кирилла. Откинув голову и судорожно вцепившись в край стола, он сотрясался от кашлевых толчков, вдыхая спрей, который матушка прыскала ему в нос.

— Ну, еще! Еще разочек! Так! Так! — заботливо приговаривала она.

Через несколько минут его кашель ослабел, стал реже и, наконец, прекратился. Все напряженно молчали. От вчерашнего бравого вида священника не осталось и следа. Передо мной сидел скрюченный старик с красными слезящимися глазами и тяжко, с присвистом, дышал. Кое-как переведя дух, он сказал едва различимым шепотом:

— Звони Павлу, мать… Я не в силах машину вести…

— А позавтракать? — растерянно спросила Мария.

— Какой там завтрак, он еле губами шевелит, — остановила ее Алла Ивановна.

— Тогда собирайтесь, а мы с Артемом отнесем в Вашу машину рыбину.

— Артем Тимофеич, разрубите ее, как нужным сочтете, — попросила матушка, прикладывая к уху мобильник.

— Да забирайте ее целиком. Нам с Марией она не в новинку.

— Ну, неудобно как-то… Это же вы… ее подстрелили, — тихо прохрипел Кирилл. — Да мы с матушкой… и не управимся с такой… громадиной… И вообще… Вы же знаете — мы… противники чревоугодия.

— Ничего, поделитесь с кем-нибудь из нашей паствы, — сказала Мария. — Мало ли в ней нуждающихся? Да и рыба это вкусная, таких в Елизарово днем с огнем не сыщешь.

X

С того самого дня характер наших с Марией отношений несколько изменился. Нарушилась та удивительная гармония, которой я так дорожил, ибо мне ее не хватало всю жизнь. Наши вечерние «сияния» потускнели, а потом погасли совсем. И я не мог их возродить, как ни пытался.

Видимо, осознавая неблаговидность своего поступка, Мария старалась быть со мной особенно хорошей. При каждом удобном случае она обнимала меня, целовала, одаривала ласковыми словами, готовила вычурные и вкусные блюда, предлагала пойти вместе на море. Но все получалось как-то сухо и неуклюже. Всеми силами я старался подавить в себе малейшие признаки обиды и недоверия, но память никак не позволяла это сделать.

После предательства Марии во мне словно червь завелся, который изнутри тихо подтачивал мое сознание и наши отношения. Временами он замирал, но при очередной мелочной размолвке снова начинал шевелиться, продолжая делать свое разрушительное дело. Я чувствовал, что этот червь поселился во мне на всю жизнь, до конца дней моих, и избавиться от него уже невозможно.

Я много печатал на ноутбуке, заносил в него фотографии, кое-какие видеофрагменты и многочисленные комментарии к ним. Мария предлагала свою помощь, но это меня отягощало, и я подсознательно избегал ее, как мог. Меня стало тянуть к уединению. Иногда удавалось незаметно улизнуть в свой лагерь, чтобы побыть наедине с самим собой, поваляться в одиночку на пляже, добыть морепродуктов и почти без эмоций вручить их Марии.

Как мне хотелось вернуть все к прежнему! Но над собой я оказался не властен. Упрекал себя в патологической обидчивости, мелочности и неспособности взвешенно оценивать человеческие качества. Однако воспоминания болезненно разъедали мою душу, как шашель точит дерево. Ну что, что плохого она сделала? Мне на старости лет досталась великолепная женщина, а я никак не могу снисходительно отнестись к ее чисто женской слабости. Да какая женщина сможет сдержать столь мощные эмоции? Я слишком многого от нее хочу. Хочу того, на что человек не способен в принципе, тем более женщина. Ведь по природе своей они значительно эмоциональнее нас, мужчин. Разве могла она сохранить такую экстраординарную тайну, тем более при таком давлении со стороны Кирилла на исповеди? Нет-нет, я сам во всем виноват. По крайней мере, надо было предупредить ее о том, что сам факт существования шлюза и мира за его бортом — моя сокровенная тайна.

Я заставил себя смириться с действительностью, и на этом этапе наши взаимоотношения, казалось, стабилизировались. В конце концов, пусть лучше будет так, как есть, нежели снова жить бобылем, когда не с кем и слова сказать. Я надеялся, что рано или поздно червячок в моей душе замрет, и наша семейная жизнь постепенно устаканится. В конце концов, как в сказке не проживешь. Реальность — штука сложная. Все в ней идет не по плану, каким бы совершенным он ни казался.

Так миновало лето, потом осень и холодное время года. Наступила весна, и Елизарово утонуло в цвету фруктовых деревьев, что предвещало в текущем году обильный урожай абрикосов, вишен, слив, яблок и груш. Мария постоянно уговаривала меня посетить собрание прихожан церкви отца Кирилла, но я категорически отказывался.

— Мария, не насилуй меня. Прошу тебя.

— Не понимаю твоего упрямства. Тебя так просят прийти и отец Кирилл, и матушка, да и я, в конце концов. Ну, что тебе стоит хоть раз уважить нашу просьбу?

— Нет, нет и еще раз нет. Я крещен в православную веру в давнем младенчестве и отречься от нее не вправе. Сектантство считаю отступничеством. При этом я веротерпим и, как ты знаешь, отнюдь не отношу себя к ортодоксальным верующим.

— Артем, дорогой мой, наша церковь — никакая не секта, а подлинно православная. Мы никого к ней не приобщаем против воли, в том числе и тебя, как сам понимаешь. Кстати, повторно у нас не крестят. А отец Кирилл очень тебе симпатизирует, немало хорошего рассказывал о тебе своему ближайшему окружению. Многие из нашей паствы хотят с тобой познакомиться. Не дичись, приди хоть разочек — не пожалеешь. Ну, пожалуйста.

— Я сказал твердое «нет». Отстань, прошу тебя.

Мария вышла из комнаты, обиженно надув губы, а я углубился в работу по систематизации проведенных наблюдений и планированию предстоящей экспедиции вглубь острова. Но сосредоточиться уже не смог и, выругавшись про себя, лег на кушетку и задремал.

Пронзительный сигнал мобильника вырвал меня из объятий сна. Мне не хотелось отвечать, но мобильник упорно продолжал теленькать, и я, наконец, отозвался:

— Да?

— Артем Тимофеич? — спросил твердый мужской голос.

— Он самый…

Я узнал Кирилла и хотел об этом сказать, но