ли совьи. Все это никак не соответствовало древнедельфийскому девизу «ничего лишнего».

Вошла матушка и поставила на журнальный столик поднос с фаянсовым кофейником, источавшим дразнящий обоняние аромат дорогого кофе, двумя полупрозрачными фарфоровыми чашками на блюдечках, серебряной сахарницей, тарелочкой с печеньем и шоколадками.

— Коньяк сейчас принесу — боялась, не устоит на подносе, — проворковала Алла Ивановна.

Она выбежала на несколько секунд и тут же вернулась со знакомой бутылкой «Фрапена».

Наполнив чашки горячим напитком, она поспешила вернуться в кухню.

Кофе мне показался еще лучше, чем ранее. Я плеснул в него коньяка и размешал маленькой серебряной ложечкой.

— Вам подлить коньячка, отец Кирилл?

— Нет. Не люблю. Получается так: ни коньяк, ни кофе. Предпочитаю черный без ничего. Слышал, так немцы пьют, а уж они в кофе толк знают.

Мы не спеша смаковали кофе, и я старался не смотреть на Кирилла, чтобы не провоцировать продолжения прерванной беседы. Тем не менее он прервал нашу кофейную паузу:

— Ну так что, Артем Тимофеич, попробуем?

Я не намеревался передавать ему хотя бы частично контроль над шлюзом и зашлюзовым миром, но в то же время мне не хотелось накалять и без того напряженную обстановку. Тем более что мой категоричный отказ непременно вызвал бы нежелательные трения в отношениях с Марией. В этот момент мне казалось, что соломоновым решением будет «тянуть резину» — отложить решение «на потом», а тем временем, в тайне от Марии, сообщить о своем открытии властям.

— Сейчас я не готов принять какое-либо решение, уважаемый отец Кирилл.

— А когда Вы сможете быть готовым?

— Посмотрим. Я должен все тщательно обдумать.

— Что ж, думайте. Хотя, честно сказать, тут думать нечего. Вам нужно только пересилить свое упрямство, смирить гордыню.

— Расценивайте как угодно. Сейчас я ничего другого ответить не могу.

XII

Дверь в приемную мэра была приоткрыта. Постучав для приличия по мягкой обивке и не получив ответа, я вошел и поздоровался. Сидевшая за ноутбуком супермодная секретарша подняла голову и, видимо, вспомнив меня по предварительной записи, изобразила дежурную улыбку.

— Присядьте, пожалуйста. Николай Фомич у себя. Зайдёте после этого мужчины, — кивнула она в сторону ожидавшего приглашения поджарого человека с седыми висками, который безразлично посмотрел на меня и снова вперил взгляд в пол.

— Спасибо, — ответил я, не в силах подавить волнения. Как-никак, мне предстояло сделать очень ответственный шаг. Да и говорить со столь высоким представителем руководства приходилось нечасто.

Девушка бойко застучала по клавиатуре, сосредоточенно глядя на монитор. Солнце по-весеннему ярко светило в открытое окно, и секретарша деловито задернула штору.

— В этом году такое раннее лето, — сказала она, мельком взглянув на меня, и ее изящные пальчики вновь виртуозно забегали по клавишам.

Из кабинета мэра вышла дородная женщина и, встретившись взглядом с секретаршей, расплылась в благодарной улыбке. Улыбнувшись в ответ, та взяла лежавшую на столе бумажку и, бегло взглянув на нее, пригласила посетителя:

— Дмитрий Кузьмич, входите, пожалуйста.

Мужчина с седыми висками встал и поспешно вошел в кабинет, плотно затворив за собой дверь. Так. Следующим иду я. Мое волнение усилилось. Я не представлял, с чего начну разговор, и стал обдумывать первую фразу. Но ничего путного на ум не приходило. Что ж, пусть все идет экспромтом — так у меня лучше получается. Что я, в конце-то концов, от этого разговора теряю?

Через несколько минут мое волнение улеглось, и я, чтобы убить время, начал осматривать приемную. Подоконник, до которого с секретарского рабочего места можно было свободно дотянуться рукой, был уставлен заботливо ухоженными цветочниками в красивых кашпо, и в них цвели розовые орхидеи. Как видно, секретарша любила цветы и пестовала их, словно маленьких детей.

Рабочий стол украшал букет чайных роз в изящном хрустальном вазоне, и их нежный аромат, распространяющийся по помещению, создавал в нем атмосферу уюта и особой приподнятости. Рядом лежал модный смартфон, а чуть поодаль теснились переговорное устройство, факс и несколько телефонных аппаратов. У окна на специальном столике располагалась великолепная комнатная роза, а стена, против которой сидела секретарша, и стояли кресла для посетителей, была увита ярко-зеленой традесканцией и со вкусом украшена государственной символикой. Внизу стоял аппарат для ксерокопирования. В импортном шкафчике за стеклянной дверцей — чайники, чашки и сахарница, расписанные голубой эмалью, а ниже — стакан с ложечками, чеканный поднос и все остальное, что требуется для приготовления и подачи кофе и чая. В углу у окна красовался высокий холодильник, и его дверцы были сплошь увешаны модными картинками с магнитиками. Между секретарским рабочим столом и креслами для посетителей располагалась огромная дверь с художественной обивкой под натуральную кожу, увенчанная бронзовой табличкой с надписью «Елизаровский городской голова Николай Фомич Супрунов».

— Регина, там много еще людей? — неожиданно прозвучал из переговорного устройства надменный мужской голос.

— Всего один, Николай Фомич.

— А по записи?

— Тоже он один — по личному вопросу.

— Больше никого?

— Никого.

— Спасибо, Регина. Меня нет. Даже для самого президента страны.

— Ясно, Николай Фомич.

Динамик замолчал, и мои нервы снова напряглись как струны. Чтобы успокоиться, я раскрыл папку с фотографиями и начал перебирать их, якобы готовясь к предстоящей беседе. Вот шлюз крупным планом, а это — я около шлюза, потом — Мария. И пейзажи: гора со снежной вершиной, бурная река, несущаяся в лагуну по узкому каньону, буйные пальмы, море, скалы, утесы, шхеры. А на этих снимках — исполинские крабы, диковинные бабочки, птицы, ящерицы, горные козы, невиданные цветы, лианы и я в штормовом костюме и с мачете в руке, прорубающий дорогу среди лиан. Вот вход в нашу пещеру и около него — я, а здесь — Мария. Очень хорошо получились оранжевые плоды дерева неподалеку от пещеры и клюющие их птицы.

Мои любования фотографиями прервал звук резко распахнувшейся двери кабинета, откуда пулей вылетел человек с седыми висками.

— Ничего! И на Вас управа найдется! Бюрократ! — крикнул он, покидая приемную.

Собрав впопыхах фотоснимки в папку, я подхватился.

— Минуточку, — сказала Регина и, войдя в кабинет, закрыла за собой дверь.

Опять ожидание, но продолжалось оно не более двух минут.

— Входите, Артем Тимофеич. Только побыстрее, пожалуйста. Николай Фомич устал. И расстроился. Я успокоила его, насколько это возможно, но все равно — постарайтесь недолго.

Войдя в кабинет, я робко поздоровался и остановился у края длинного стола, в конце которого величественно восседал моложавый, но уже начавший лысеть, человек лет сорока пяти, черноглазый, с красивым овалом лица. Женщины обычно млеют в присутствии таких красавчиков. Его поза, взгляд и каждое движение были преисполнены высокомерия, чувства собственного превосходства и презрения ко всему