видели опасность для существования австро-венгерской монархии. Несмотря на протесты прогрессивной части общества, реакционеры настояли на том, чтобы австрийские власти запретили гастроли и заста­вили дирекцию венского театра порвать контракт с Национальным театром. Названные постановки, в том числе и «Три сестры», Национальный театр с большим успехом пока­зал собравшимся в Праге представителям венского театрального мира и журналистам.

В 1907 г. в Праге открылся Виноградский театр. Заведующий литературной ча­стью этого театра Ярослав Кампер намеревался поставить «Вишневый сад». По при­меру Национального театра он также решил обратиться к Станиславскому за помощью и советом. Он, видимо, действовал через переводчика пьесы Б. Прусика, так как в архиве последнего был найден чешский перевод ответного письма Станиславского (опубликован И. Сватоневой в журнале «Sovetska literature», 1954, с. 4, str. 520—521). Так как оригинал письма утрачен, даем его в обратном переводе на русский язык.

«Москва. 25. IX. 1907.

Милостивый государь.

Прошу извинить меня за поздний ответ: я лишь недавно возвратился в Москву.

Я с большой радостью удовлетворил бы вашу просьбу, но, к сожалению, в данный момент это выше моих сил, так как до тех пор, пока зимний сезон не будет в разгаре, я буду очень занят. Постараюсь уговорить кого-нибудь из наших молодых режиссеров, чтобы он взял на себя труд разработать сценарий „Вишневого сада". Это будет нелегко, ибо не существует ни фотографий, ни записи мизансцен. Однако же я приложу все усилия и буду счастлив, если смогу выполнить вашу просьбу. Человек, который возьмется за эту работу, спишется с вами.

Примите мой сердечный привет и передайте его в Праге всем нашим сердечным друзьям, о которых у нас остались самые теплые воспоминания.

Готовый к услугам

К. Алексеев (Станиславски й)».

В эти годы популярность Чехова-драматурга в Чехии еще больше возросла. В Пражском Национальном театре (1906—1907) и в Народном театре Пиштека (1907) идет «Свадьба», в Национальном театре г. Брно — «Иванов» (1907), в театре Шванды — «Юбилей» (1907) и «Иванов» (1908), в Пльзеньском театре — «Дядя Ваня» и «Предло­жение» (1908—1909), а также «Три еестры» (1913), в Народном театре Пиштека — «Мед­ведь» (1911) и т. д.

3

В период чехословацкой буржуазной республики (1918—1939 гг.) творчество Че­хова привлекало гораздо меньше внимания. В 1918—1923 гг. вышло 10 сборников. При этом основная часть вышедших книг явилась завершением изданий сочинений Чехова, начатых еще в 1910 и 1911 гг., или же повторными изданиями довоенных пере­водов. В 1924—1930 гг. количество изданий резко сократилось— вышло всего лишь несколько отдельных рассказов и один сборник (1925). А в 1931—1939 гг. вообще не вышло отдельным изданием ни одного перевода произведений Чехова

Ненамного лучше дело обстояло с постановками пьес Чехова. В первые годы бур­жуазной республики драматургия Чехова представлена на сцене «Чайкой» в Виноград- ском театре (премьера 8 апреля 1919 г.) и «Вишневым садом» в Национальном театре (премьера 2 мая 1919 г.), а позднее драматическим этюдом «На большой дороге», постав­ленным на чешской рабочей сцене в начале января 1921 г.

Если драматический этюд имел «внимательную и благодарную публику», то этого нельзя сказать о двух первых постановках, которые были приняты буржуазной пуб­ликой и критикой холодно, а порой и резко враждебно. Великий драматург изобра­жался в чешской печати как «певец тоскливой серой атмосферы», как выразитель русской пассивности и меланхолии. Критики писали о расплывчатости и несценично­сти «Вишневого сада», об лмпреосионизме «Чайки», приписывали Чехову многое, что было вызвано произвольной трактовкой чеховских пьес, искажавшей их идейное содержание, и плохой сыгранностью ансамблей, неудачным исполнением ряда ролей (Нина Заречная, Гаев, Раневская, Аня).

Названные недостатки отражали общее состояние чешского театра, переживавшего в те годы глубокий кризис. И это хорошо почувствовал Станиславский в 1922 г. во время пражских гастролей Художественного театра.

«В Праге,— писал он,— как и повсюду, происходит в театральных сферах мета­ние. Старое — надоело, а новое не найдено ...) Как и всюду, не понимая природы театра и актера, и там мечутся и спорят не по существу. Реализм, условность, футу­ризм, площадки, конструкции и там не сходят с уст так называемых новаторов. За­даваясь сложнейшими, вычурными задачами, непосильными для отставшего косного искусства актера, попадают в допотопные приемы игры. Новаторы в декорациях и по­становках толкают искусство актера в далекие времена» (К. в. Станислав­ский. Собрание сочинений, т. VI. М., 1959, стр. 131—132).

В этих условиях свежей, оздоровительной струей для чешского театра явились спектакли Художественного театра. В 1921 г. в Праге и других городах Чехослова­кии длительное время гастролировала так называемая качаловская группа 16, в ре­пертуаре которой важнейшее место занимали пьесы Чехова: «Вишневый сад», «Три сестры», «Дядя Ваня», а также инсценировки рассказов «Хирургия», «Забыл!!», «Хоро­ший конец». В октябре 1922 г. в Праге выступала основная труппа Художественнего театра во главе со Станиславским, которая среди других пьес также ставила «Три сестры» и «Вишневый сад».

Артисты Художественного театра приехали, и разговоры о несценичности и рас­плывчатости чеховских пьес сменились восторженными отзывами о замечательной игре московских артистов. «Их искусство,— вспоминал по'зднее народный артист 3денек Штепанек,— нас просто ошеломило своей правдивостью, своей человеческой простотой, монолитностью ансамбля, захватывающим мастерством артистов и гениаль­ной режиссерской работой Станиславского. Вспоминается, что мы были не только зри­телями, а непосредственными участниками действия, сидели, затаив дыхание. Каза­лось, будто лавина обрушилась на зрительный зал» («Rude pravo», 1956, № 257, от 14 сентября).

Незабываемыми остались чеховские спектакли Художественного театра для про­пагандистки советской культуры Ярмилы Гаасовой-Нечасовой: «Еще до этого я знала классические произведения русской литературы, но впечатление, которое произвели на меня представления чеховских пьес „Вишневый сад" и „Три сестры", до сих пор не изгладилось из памяти. До сих пор я слышу слова „В Москву! Москва, Москва, Моск­ва!", которые с тоской произносит Ирина в конце второго акта. Это в равной мере была •мечта уйти от мелочей личной жизни в мир великих деяний, мечта о взлете, которая жила тогда и в нас» (Сб. «Nas Gorkij». Praha, 1952, str. 37).

«Я должен признаться,— пиеал по этому же поводу писатель Иржи Марек,— что именно постановка МХАТ, которую я имел счастье видеть, сказала мне о нем (о Че­хове) все. Я никогда не забуду того вечера, когда передо мною ожили герои „Трех сестер" и когда я не только как зритель, но и как человек, с героями великой драмы переживал глубокий трепет человеческой души» («Литературная газета», 1954, № 84, от 15 июля).

Однако споры вокруг творчества Чехова отнюдь не прекратились. Наоборот, те­перь более четко, чем когда-либо раньше, определились и противостояли друг другу разные точки зрения, разное восприятие и толкование пьес