Чехова. Наиболее отчетли­во это видно на примере «Вишневого сада». Реакционная чешская критика в один го­лос с русскими белоэмигрантами горько оплакивала гибель старого, безвозвратно ушедшего мира, разражаясь проклятиями и клеветой по адресу большевиков. Другие же критики, етоявшие на идейных позициях победившей чешской буржуазии, пере­сматривают свои взгляды на пьесу и резко осуждают мир Раневских и Гаевых.

«Совершенно невозможно, чтобы, например, „Вишневый сад" мы теперь воспри­нимали так, как раньше,— писал И. Водак («Cas», 1921, в номере от 4 мая). — Когда мы в настоящее время видим вялость и легкомыслие помещиков, способных лишь вздыхать, но не действовать, тех, кто в парижских забавах проматывает отцовское имение, выставляя себя при этом в трогательном свете, мы не можем удержаться от упрека, что автор был к ним слишком мягок и снисходителен, что он должен был осу­дить их гораздо более решительно и гневно. К чему вообще так много заниматься ими, уделять им столько внимания? Зачем из-за них затемнять образы деятельных людей, купцов Лопахиных? Зачем их связывать с образом прекрасного вишневого сада, кото­рый каждому жаль? Было бы гораздо важнее(...) показать рождающиеся, возникаю­щие течения, которые устремляются к новым формам жизни, показать нечто большее, чем недоучившийся студент Трофимов и молоденькая нежная Аня».

Лишь прогрессивно настроенная часть театральных деятелей и зрителей сумела правильно оценить подлинный гуманизм Чехова, его жизнеутверждающее начало, глубокую веру писателя в торжество справедливости на русской земле.

Их взгляды выразила в рецензии на спектакль Художественного театра «Вишне­вый сад» Мария Майерова в газете «Rude pravo» (1921, № 103, от 4 мая): «Так, именно так сгинула вся паразитическая Россия...) Лежите и не вставайте, помещики и поме­щицы ...) Мир вам, грубые и ленивые лакеи, и вам, старые слуги, верные, ослепшие и согнувшиеся от рабского усердия и даже в последние минуты все еще думающие об удобствах своего господина. Спи спокойно, вишневый сад! Туманная будущность мо­лоденькой дочери, твоей наследницы, становится ныне прекрасной действитель­ностью».

После гастролей Художественного театра пьесы Чехова несколько лет не стави­лись на чешской сцене. В журнале «Жизнь искусства» (1924, № 44, стр. 24) сообщалось, что Национальный театр в г. Брно включил в репертуар сезона 1924—1925 гг. «Три сестры», однако постановка эта, видимо, не была осуществлена, во всяком случае сведений об этом ни в русской, ни в чешской печати найти не удалось.

В начале 1928 г. под условным названием «Бесполезный человек Платонов» был» переведена на немецкий язык и поставлена на немецкой сцене новонайденная ранняя пьеса Чехова1?. С немецкого она вскоре была переведена на чешский язык (переводчик Павел Эйснер), и 28 января 1929 г. состоялась ее премьера в Виноградском театре.

Однако, как отмечал рецензент газеты «Pravo lidu» (30 января 1929 г.) Отокар Фи­шер, постановка этой пьесы была не совсем удачной. Режиссура в основном работала ощупью, не зная, как трактовать ее — в интимно-лирическом или ироническом пла­не, и это, конечно, не могло не отразиться на спектакле в целом.

Касаясь художественных достоинств пьесы, Фишер писал: «Драматической сосредо­точенности, которую обычно считают необходимым условием сценического произве­дения, мы здесь не найдем. Но ее, как известно, нет и в зрелых пьесах Чехова. Конечно, в этом отношении „Человек Платонов" лишь яснее показывает, как из реалистической наблюдательности Чехова вырастает его реалистическая драма,что ставит ее в один ряд с его замечательными рассказами и юморесками. Но стремление к широкому охвату дей­ствительности уже здесь, в авторском дебюте, дополнено редким даром — умением видеть человека, схватить его в выразительной позе и речи. В самом действии еще много наивного и натянутого, но эти недостатки окупаются тем напряженным и мучитель­ным вниманием, которое дебютант уделил своей центральной проблеме и с которым он всматривался в своего ^героя" — героя действительно в кавычках, трагикомического учителя, обладавшего бог весть какой притягательной силой для целого сонма кра­савиц и ими же затравленного потом» (цитируется по статье И. Сватоневой в жур­нале «Sovetska literature», 1954, с. 5, str. 639).

9 января 1932 г. в Пражском Национальном театре состоялась премьера «Трех сестер», пьесы, которая на этой же сцене 25 лет назад была столь блестяще поставлена Я. Квапил ом.

Как было заявлено в программной статье, опубликованной в журнале «Narodni a Stavovske divadlo», театр обратился к этой пьесе, чтобы показать актуаль­ное звучание, действенность чеховской мечты и в новых, современных исторических условиях. В «Трех сестрах»,— писал автор статьи,— «мы видим лихорадочное стрем­ление к тому, чтобы человеческая душа была наполнена каким-то положительным жизненным содержанием, чтобы человек вышел из состояния бездействия и обрел цель жизни, страстное желание трудиться, быть свободным, слиться с народом, в ко­тором и заложена сила. Здесь говорят вещи, которые мы сегодня (после русской ре­волюции) воспринимаем как пророческий взгляд в будущее. Здесь преобладает ощу­щение бренности жизни. Вершинин говорит совершенно ясно: жизнь, мол, нынче тяже­лая и печальная, но, возможно, уже последнее поколение ведет такую печальную жизнь и так жестоко лишено способности действовать.

У трех сестер звучит мечта о свободе, о Москве, у Тузенбаха и Вершинина — мечта о будущности освобожденного народа, о труде и творческой деятельности. Поэтому пьеса „Три сестры" является не только выражением мировоззрения, но и кар­тиной болезни, подтачивавшей больной организм русского общества, которое чувство­вало, как мчится гигантская колесница истории» (1932, с. 17, str. 2).

О созвучности чеховской тематики современной эпохе говорится также в статье, помещенной в номере 19 цитируемого журнала (стр. 1): «В чем мы видим актуаль­ность „Трех сестер"? Сравним „Три сестры" с современной чешской и мировой лири­кой, которая всегда является чувствительным сейсмографом настроения эпохи. Что мы в этой лирике находим? Тяжкую печаль, нигилизм, безнадежность, мировую скорбь, глубокую тоску, страстное желание освободиться от состояния депрессии. Та­кие, как Галас, Заградничек, Завада, Незвал, Зейферт и другие, все отчетливее видят причину этой печали в том, что современные люди по своему душевному складу рождены для нового, будущего мира человеческой и общественной справедливости и свободы, а

жить вынуждены в этом неустроенном, угнетенном мире, который доживает свои век в условиях разложения, кризиса, человеческого упадка. Причиной этой великой де­прессии,которая выражена всовременнойчешской и мировой лирике,(...^является несо­гласие души и сердца с эпохой тьмы и декаданса, в которой так медленно пробивает себе дорогу новый человеческий нравственный и общественный строй. Ну, а что же мы видим в „Трех сестрах"? То же положение: люди приходят в отчаяние от настоящего

KRAL. CESKg ZtMSxe DlYAOLO V prazt

nArodnI divadlo

ИЭЮЩ

POHOSTINSKt hry

umЈleckeho

DIVADLA

г

MOSKVY.

v d'JtiNU 1906

 

 

STRYCEK I VANA. I

obra/y ze