Венгрии его включили в пантеон героев испанской гражданской войны и сделали героем многих книг и биографического художественного фильма. Биографы и сценаристы охотно обыгрывали его положительные качества – коммуникабельность и заботу о подчиненных, умение поддерживать дисциплину без репрессий. Они, как правило, умалчивали о слабых сторонах в деятельности генерала (например, о его хроническом пренебрежении разведкой и о «пиратском самоснабжении» 2‑й интербригады в ущерб другим фронтовым соединениям, особенно чисто испанским, в чем Лукача обвинял, например, другой коммунист – генеральный инспектор бригад Луиджи Лонго).

Не столь прославленным был генерал Вальтер (Кароль Сверчевский) – урожденный поляк, который после участия в нашей Гражданской войне на стороне красных стал командиром РККА, а затем деятелем разведки Коммунистического интернационала. Вероятно, из всех советских граждан, причастных к испанской войне, Вальтер пробыл в Республике самое продолжительное время (ноябрь 1936 – май 1938 года). В ранге бригадного, затем дивизионного командира он последовательно сражался в четырех регионах – Андалузии, Кастилии, Арагоне и Леванте, сдружился с Модесто. Он же стал и одним из первоначальных исследователей военных аспектов испанской войны. Если Листер, Кинделан, Клебер, Модесто, Рохо и Касадо оставили воспоминания, то Вальтеру принадлежит кандидатская диссертация о Сарагосском сражении 1937 года, которую, правда, трудно отличить от мемуарного очерка.

Сухой и холодный в частной жизни, крайне требовательный и грубый на службе, Вальтер решительно не походил на общительных и жизнерадостных Лукача или Листера. Его рапорты о действиях соратников, начиная с Клебера, очень напоминали политические доносы. Зато он был ревностным поборником законности и порядка. Он добился суда над британским добровольцем, угрожавшим оружием испанскому солдату («Испанский товарищ простил англичанина. А я – нет»). Правоверный коммунист, он вместе с тем изредка брал под защиту добровольцев, придерживавшихся «политически ошибочных взглядов», возражая добровольным обвинителям: «Однако в их батальонах все здоровы, накормлены, ни у кого не натерты ноги. А что в вашей части?» Вальтер был по натуре малообщительным, не любил журналистов и старался не встречаться с ними. Вероятно, поэтому он остался малоизвестным. Иностранные историки часто путают его с другим русским поляком, не бывавшим в Испании – маршалом Константином Рокоссовским[134]. Приезжавшие в Республику не только иностранные, но и советские репортеры – Кольцов и Корольков, Розенфельд и Савич, Эренбург и Болеславская – умудрились ни строчки не написать о генерале Вальтере. Только не симпатизировавший ему Эрнест Хемингуэй вывел генерала на страницах романа «По ком звонит колокол», скрыв его под фамилией Гольца.

Гораздо более известной личностью был французский коммунист каталонского происхождения, герой Черноморского восстания во французском флоте 1919 года Андре Марти[135] – бессменный генеральный комиссар интернациональных бригад. Его звание было по настоянию руководства Коминтерна приравнено к генеральскому. Его резиденция, размещенная в глубоком тылу Республики – кастильском городке Альбасете, усиленно охранялась службами безопасности.

Траектория жизненного пути этого человека была волнующей. Ветеран Первой мировой войны (корабельный механик[136]), один из тех, кто заставил правительство Клемансо прекратить военное вмешательство в дела России, приговоренный во Франции к смертной казни, замененной после международных протестов сроком в каторжной тюрьме, через несколько лет амнистированный, затем многолетний член ЦК французской компартии и президиума Коминтерна… Но, по совпадающему мнению националистических и многих республиканских историков, «герой Черного моря» не разбирался в сухопутной войне и причинил Республике главным образом ущерб. Много перенесший на своем веку Марти страдал распространенной в коммунистическом движении (и не только в нем) болезненной подозрительностью, которую он, подобно Сверчевскому, путал с бдительностью. Более чем охотно он давал ход доносам, в том числе анонимным. По его инициативе и нередко при его прямом участии в интернациональных бригадах производились аресты. Даже симпатизировавшие генеральному комиссару интербригад лица вроде коммунистки Долорес Ибаррури вынужденно признавали, что Марти «иногда действовал так, как находил нужным». Другими словами, он творил произвол. Имеются сведения о его причастности к репрессиям против некоторых советских военных даже после их возвращения из Испании. Если Кейпо де Льяно называли «андалузским палачом», то Марти снискал ничуть не лучшее прозвище «альбасетского мясника». (Подозревали, что его неумолимость и грубость в общении явились производными от его зависти к молодому комсомольцу Морису Торезу, который был вместо Марти продвинут Москвой на пост главы французской компартии.) Не знавший всех фактов, но знавший кое о чем и догадывавшийся обо многом другом Эрнест Хемингуэй, который скрыл многих деятелей Республики под псевдонимами, на страницах своих произведений назвал Марти его подлинным именем и проклял его[137].

Единственным стратегически мыслившим человеком среди всех иностранных советников по обе стороны фронта был, вероятно, военный атташе посольства СССР в Испании – майор Владимир Горев (испанцы называли его Горисом). Он неоднократно напоминал захлестнутому событиями руководству Республики элементарную вещь – главная задача генштаба состоит не в реагировании на каждое изменение ситуации на каждом из фронтов, а в планировании военных действий в целом. Он внес вклад в победу республиканцев при Гвадалахаре. Он призывал к наступательным операциям в равнинной и богатой Андалузии, помогал разрабатывать их планы, но прежде всего требовал помощи отрезанному Северному фронту с его индустриальным потенциалом. Нельзя не отметить, что о разумных действиях «Гориса» не без уважения отзывались враги Республики по другую сторону фронта.

Лучше стратегически подготовленный, чем Рохо, и, пожалуй, не хуже, чем германские советники Франко – генералы Рихтгофен, Шперрле, Фолькман, Горев был, однако, в натянутых отношениях с Марти. А его отношения с самым влиятельным одно время советским должностным лицом в Испании – Гришиным (Берзиным) до сих пор не прояснены. Гришин разбирался в военном деле вряд ли лучше Горева. Но Гришин был старше званием и занимал крупный пост в советской военной разведке. Перевод Горева на Северный фронт после неудачи республиканцев в Брунетском сражении состоялся, вероятно, не без настояния Гришина и Марти и был несомненной ошибкой – Север на десятом месяце блокады находился в состоянии агонии. После падения последнего оплота Северного фронта, Астурии, Горев эвакуировался на подводной лодке во Францию, только затем, чтобы быть отозванным и арестованным в Москве.

Подобно журналисту и сотруднику разведки Коминтерна Кольцову и группе сражавшихся в Испании авиационных командиров, Горев и Гришин «погибли» (были расстреляны) на родине в 1938–1939 годах.

Купером в Испании именовался Григорий Кулик. Ветеран Первой мировой и Гражданской войн, участник обороны Царицына от казаков генерала Краснова, он был вхож к Сталину и, следовательно, являлся самым высокопоставленным советским человеком, побывавшим в Испании в 1936–1937 годах, превосходя в этом отношении даже Берзина. Кулика характеризуют как артиллерийского специалиста, некомпетентного во всех прочих вопросах. Республиканцы прозвали его Комидой («обедом») – это