Генри с трудом встал со стула и пошел к двери.Пол качался под ногами. Генри прислонился к дверному косяку и долго стоял,упираясь лбом в дверь. Он пытался вспомнить, было ли время, когда он нечувствовал такой усталости, злости и отчаяния. Обернувшись, Генри посмотрел налюбовницу:

– Если, вернувшись, я узнаю, что ты несделала…

– Я все сделаю, – выдохнула Дейзи.Она бросила цветы на пол, сложила на груди руки и, повернувшись спиной,опустила голову.

Повинуясь безотчетному порыву, Генри решил,что настал момент разрядить обстановку. Надо быть любезным, обходительным, даженежным, хотя один только вид этой согнутой в рыданиях спины заставил егостиснуть зубы.

– Тебе ведь нравится эта квартирка,правда, милая? – спросил он. – И тебе нравится пить шампанское иносить меха. А скоро я подарю тебе автомобиль – он тебе тоже понравится. Носейчас я очень нуждаюсь в послушании. Мне нужно время.

Он увидел, как Дейзи кивнула. Она не успелаобернуться, как Генри быстро вышел в коридор.

Чемоданы Генри забрали.

Джулия стояла у окна, наблюдая за неуклюжим ишумным немецким автомобилем, который медленно ехал по улице. Она не знала, чтоделать с Генри.

Обратиться за помощью к властям? Об этомнечего и думать. Не только потому, что нельзя предъявить свидетеля низостиГенри, но прежде всего потому, что Джулии была невыносима даже мысль о том, какбудет страдать Рэндольф.

Чутье подсказывало ей, что Рэндольф ни в чемне виноват. И она прекрасно понимала, что известие о преступлении Генри станетдля него роковым ударом. Она потеряет дядю, как потеряла отца. И хотя дядедалеко до ее отца, все же он был одной с нею крови, и Джулия очень любила его.

Она смутно припомнила то, что Генри говорил ейсегодня утром: «Кроме нас, у тебя никого нет». Ей стало так больно, что онаснова чуть не расплакалась.

На лестнице раздались шаги, и это привелоДжулию в чувство. Она обернулась. И увидела единственного в мире человека,который мог снять с нее это бремя, хотя бы ненадолго.

Ради этой минуты она одевалась оченьтщательно. Убеждая саму себя в том, что каждое ее действие является для негопримером, Джулия выбрала из своего гардероба самый изысканный костюм, лучшуючерную шляпку с шелковыми цветами и, разумеется, перчатки. И все это для того,чтобы познакомить его с современной модой.

Кроме того, ей хотелось выглядеть в глазахРамзеса привлекательной. Джулия знала, что шерстяной костюм цвета красногобургундского вина ей идет. Она увидела, как царь спускается по ступеням, исердце ее заколотилось.

Он вошел в зал, и у Джулии перехватилодыхание: Рамзес стремительным шагом приближался, явно намереваясь поцеловатьее.

Она не отступила.

Царь отлично справился с отцовским гардеробом.Прекрасные туфли, темные носки. Рубашка застегнута по всем правилам. Галстук:завязан весьма оригинально, но смотрится превосходно. Даже запонки на месте,как положено. Что ни говори, он поразительно красив в этом шелковом жилете,наглаженном черном смокинге и серых фланелевых брюках. Вот толькопредназначение кашемирового шарфа он не угадал и обвязал его вокруг талии,очевидно приняв за кушак, – так одевались в старину солдаты.

– Можно? – спросила Джулия, снимаяшарф и накидывая его Рамзесу на шею, под пальто. Аккуратно разгладила, стараясьне делать резких движений.

Его голубые глаза не отрываясь смотрели нанее, на губах играла странная задумчивая улыбка.

Теперь начнутся приключения. Они вместе выйдутиз дома Джулия собиралась показать Рамзесу Великому двадцатое столетие. В еежизни не было столь волнующего момента.

Когда Джулия отпирала дверь, царь взял ее заруку и ласково притянул к себе. Ей опять показалось, что он собираетсяпоцеловать ее, и волнение неожиданно сменилось страхом.

Он это почувствовал, остановился, слегкаослабил объятия, потом наклонился и нежно поцеловал ее. И улыбнулся озорно.

Боже, а она еще собиралась сопротивляться!

– Пошли. Мир ждет нас! – сказалаДжулия, махнув рукой проезжавшему мимо экипажу и слегка подтолкнув царя.

Но он замер, осматривая уходящую вдаль широкуюулицу, дома с их металлическими оградами, массивными дверями и кружевнымизанавесками на окнах; дым, поднимавшийся в небо из каминных труб.

Какой радостью, какой энергией и страстьюдолжно было наполнить его созерцание лондонского утра! Пружинистой походкойРамзес последовал за Джулией и ловко взобрался на заднее сиденье кеба.

Джулия подумала, что никогда не замечала всвоем обожаемом Алексе и проблеска подобного жизнелюбия. На миг ей сталогрустно, но не потому, что она вспомнила про Алекса, а потому, что понялаочарование прежней жизни разрушилось и отныне все будет совсем по-другому.

Заваленный книгами кабинет Самира в Британскоммузее был маленьким и тесным; возможно, из-за того, что в центре стояли большойписьменный стол и два кожаных кресла. Но Эллиоту он показался довольно уютным.И, слава богу, благодаря небольшому камину здесь было тепло.

– Не уверен, что смогу сказать ваммного, – говорил Самир. – Лоуренс перевел только фрагмент. Фараонзаявил, что он бессмертен. Кажется, он скитался по свету с самого конца своегоофициального правления. Он жил среди народов, о существовании которых древниеегиптяне и не подозревали. Он заявил, что около двух веков прожил в Афинах, чтожил и в Риме. Наконец он уединился в усыпальнице, из которой вызвать его моглитолько члены царских семей Египта. Несколько священнослужителей были посвященыв его тайну. Ко времени появления Клеопатры он стал легендой. Но юная царицаповерила в него.

– И сделала все, чтобы пробудить его кжизни.

– Так он написал. И он влюбился в нее безпамяти, благословив ее на связь с Цезарем из политических соображений. Но романс Марком Антонием стал для него неожиданностью. И очень расстроил его. Этонисколько не противоречит историческим фактам. Он точно так же, как мы, осуждалАнтония и Клеопатру за их необдуманные поступки и неразумное правление.

– И Лоуренс поверил этой истории? Была лиу него теория?…

– Лоуренс был безумно счастлив, чтораскрыл эту тайну. Еще бы, такая потрясающая археологическая находка! Столькобесценных реликвий! Всю свою жизнь Лоуренс посвятил бы разгадке этой тайны. Яне знаю, чему он поверил, а чему – нет. Эллиот задумался.

– А мумия, Самир? Вы ведь изучали ее. Выбыли вместе с Лоуренсом, когда впервые сняли крышку с саркофага.

– Да.

– И вы не заметили ничего странного?