Она написала печатными буквами имя ОктавианаЦезаря. Рамзес кивнул. Под этим именем она написала римскую цифру. Потом начертиладлинную горизонтальную линию, доведя ее до правого края листка, написала имяДжулия, а под ним поставила римскими цифрами обозначение текущего года. А рядомлатинское слово: annus.

Рамзес побледнел. Долго смотрел на бумагу.Потом лицо его снова окрасилось румянцем. Он, несомненно, понял ее. Помрачнел,задумался. Казалось, он не столько шокирован, сколько погружен в размышления.Джулия написала слово «столетие», а рядом римскими цифрами число 100 и слово«год». Рамзес нетерпеливо кивнул: да, да, понял.

Скрестив руки на груди, он начал расхаживатьпо комнате, и Джулии только оставалось гадать, о чем же он думает.

– Очень давно, – прошептала она–Tempus… tempus fugit! – И вдруг смутилась. Время летит? Только эту фразуона смогла вспомнить из латыни. Рамзес улыбнулся. Была ли эта фраза крылатойтысячу лет назад?

Он подошел к столу, склонился над ним, взялручку и аккуратно нарисовал египетскую закорючку, которая обозначала иероглифыего имени: Рамзес Великий. Потом начертил длинную горизонтальную линию до краястраницы, где вырисовал имя «Клеопатра». В середине черты написал римскую цифруМ, означающую число 1000, а рядом то же число арабскими цифрами, которым Джулиянаучила его час назад.

Он дал ей минуту на прочтение, потом под своимименем написал арабскими цифрами 3000.

– Рамзесу три тысячи лет, – сказалаона, указывая на него, – и Рамзес это знает.

Он снова кивнул и улыбнулся. Что выражало еголицо? Печаль или просто задумчивость? В глазах застыло страдание. Улыбка по-прежнемуне сходила с его губ, но под глазами залегли тени. Царь осмотрел комнату – так,словно видел ее впервые. Он посмотрел на потолок, на пол и, наконец, на бюстКлеопатры. Его глаза были все так же широко открыты, улыбка оставалась мягкой идобродушной, но что-то в его лице изменилось, что-то ушло. Энергия! Исчезловыражение силы.

Он снова взглянул на Джулию, и в глазах егоблеснули слезы. Ей было невыносимо видеть это, и она взяла Рамзеса за руку.Пальцы его ответили легким пожатием.

– Очень много лет, Джулия, – сказалон. – Очень много лет. Я очень долго не видел мир. Я ясно выражаюсь?

– О да, конечно, – ответила она.

Рамзес смотрел на нее и шептал – медленно икак-то отчужденно:

– Очень много лет, Джулия.

А потом его улыбка стала шире. И плечизадрожали. Она поняла, что он смеется.

– Две тысячи лет, Джулия.

Он засмеялся в полный голос. К нему вернулисьи жизнерадостность, и прежнее жгучее любопытство. Взгляд опять надолгозадержался на изображении Клеопатры, потом Рамзес посмотрел на Джулию, и онаувидела, что любопытство и оптимизм одержали верх над печалью. Да, энергия исила опять наполняли его.

Джулии захотелось поцеловать его. Захотелосьтак сильно, что она сама удивилась. И причиной этого желания была не толькокрасота его черт, но звучный чувственный голос, и страдание в глазах, и обаяниеулыбки, и то, как ласково и заботливо он погладил ее по голове. По спине уДжулии побежали мурашки.

– Рамзес бессмертен, – сказалаона. – У Рамзеса vitam eternam.

Вежливым смешком он показал, что понял ееслова. Кивнул.

– Да, – произнес он.– Vitam eternam.

Неужели она уже влюбилась в этого человека?Или все происходящее настолько фантастично и захватывающе, что у нее отшибломозги и она потеряла способность размышлять? Неужели она забыла о Генри, о том,что тот убил ее отца?

Генри подождет. Справедливость будетвосстановлена. Ведь не может же она убить его своими руками. Самым главнымсейчас был этот человек, стоящий рядом с ней. День отмщения все равно когда-топридет. Бог накажет Генри, Генри сам упорно движется к гибели.

Джулия стояла, глядя в волшебные голубыеглаза, ощущая тепло обнимавших ее рук, погруженная в чудо этого явления изпрошлого.

С улицы донесся дикий рев – так ревутавтомобильные моторы. Рамзес тоже, без сомнения, услышал это и, медленно,словно нехотя, отвернувшись от нее, посмотрел в окно. Мягко сжал ее плечо иповел в переднюю часть дома.

Настоящий джентльмен – вежлив,предупредителен.

Сквозь кружевную занавеску он выглянул наулицу. Захватывающее зрелище: на мостовой заводился итальянский «родстер» соткрытым верхом, с двумя молодыми людьми на переднем сиденье. Оба махали рукамиюной леди, идущей по тротуару. Водитель нажимал на клаксон, которыйотвратительно визжал. Жаль. Не самое приятное начало. Но Рамзес продолжалсмотреть на громыхающий, фыркающий «родстер» без страха и с любопытством. Когдамашина медленно тронулась, а потом помчалась по улице, любопытство на лице царясменилось изумлением.

– Автомобиль, – сказалаДжулия. – Он работает на бензине. Это машина. Изобретение.

– Автомобиль! – Рамзес тут жедвинулся к входной двери и открыл ее.

– Нет, сначала нужно одеться какследует, – возразила Джулия. – Одежда, proper vestments.

– Рубашка, галстук, брюки,ботинки, – проговорил Рамзес.

Джулия засмеялась.

Рамзес жестом попросил ее подождать. Онавидела, как он направился в египетский зал и осмотрел алебастровые кувшины.Выбрал один из них, повернул, приоткрыл спрятанную в донышке маленькую тайнуюкопилку и достал из нее несколько золотых монет. Монеты он принес Джулии.

– Одежда, – сказал он.

Она осмотрела монеты на свету. Те самые, сизображением Клеопатры.

– Нет, – проговорила она. – Онислишком дорого стоят. Нам их не истратить. Убери их. Ты мой гость. Я сама обовсем позабочусь.

Она взяла его за руку и повела по лестниценаверх. И снова Рамзес с любопытством оглядывался по сторонам. Только на сейраз его взгляд задержался на полке с фарфоровыми безделушками. На лестничнойплощадке он остановился перед портретом ее отца.

– Лоуренс, – произнес царь. Потомвыразительно посмотрел на Джулию: – Генри? Где Генри?

– Я сама позабочусь о Генри, –сказала Джулия. – Время и закон… judicium… закон о нем позаботится.

Казалось, ее ответ не удовлетворил царя. Онвытащил из кармана нож для разрезания бумаги и провел большим пальцем полезвию.

– Я, Рамзес, убью Генри.