Розали когда-то сказала, что за дверью живут привидения. Онавыдумывала устрашающие образы, а потом описывала их мне или оставляладорисовывать моему воображению. В ее рассказах присутствовали изувеченныежертвы, заточенные в подземелье, треск, грохот и скрежет при попытках бегства,безутешные заблудшие души, не находящие умиротворения, лапы и когти, готовыесцапать нас в темноте, если мы пройдем слишком близко от двери; не забывала онаи о призраках, замышляющих страшную месть всем, кто живет наверху при светесолнца. У Розали было преимущество – три года разницы в возрасте, и она знала,чем меня напугать.

В детстве я постоянно испытывала страх. Наш дом – не дляслабонервных. Тихими зимними вечерами усадьбу обволакивает странное безмолвие.Иногда его нарушают едва слышные, необъяснимые звуки: какие-то звери и птицывдруг начинают двигаться, чтобы согреться; деревья и кусты шуршат ветвями;отдаленные голоса усиливаются и искажаются в узкой долине; вдоль дороги,огибающей наше поместье, тянутся жители ближней деревни. Иной раз по долинепроносится северный ветер, который шелестит на вересковой пустоши, воет вскалах и заброшенных выгонах, свистит в прорезях ставней и карнизов. А дом ужеочень стар, он хранит память о множестве судеб и несет на себе шрамы множествасмертей. Неподходящее место для впечатлительного ребенка.

Внутри дома все вызывало у меня гнетущее чувство тревоги:мрачные коридоры и лестничные колодцы, потайные закутки и ниши, темныенастенные украшения и суровые старинные портреты. В наших жилых комнатах стояласовременная мебель, горел яркий свет, но за пределами их уютного мирка повсюдувитали мрачные напоминания о глухих сумерках, усопших предках и древнихтрагедиях. Я научилась проходить по некоторым закоулкам, ускорив шаг и глядяпрямо перед собой, чтобы не видеть теней этого жуткого прошлого, караулившихменя днем и ночью. Одним из таких мест был нижний коридор, рядом с лестницейчерного хода, где находилась та самая выкрашенная коричневым дверь. Иногда яневольно замечала, что она слегка смещается, как будто изнутри на нее что-тодавит. Происходило это, должно быть, из-за сквозняков, но, если мне случалосьуловить такое движение, я непременно представляла себе коварное чудище, неоставлявшее тайных попыток открыть эту дверь.

Все свое детство – и до, и после приезда Клайва Бордена – ястаралась побыстрее миновать эту дверь в дальнем конце коридора и не глядела вее сторону, разве что случайно. У меня никогда не возникало желанияостановиться и прислушаться к доносящимся оттуда звукам. Я лишь ускоряла шаги,стараясь полностью от нее отрешиться и сделать вид, будто ее не существуетвовсе.

Нас троих, Розали, меня и маленького Ники Бордена, оставилисидеть в гостиной, через стену от столовой, где взрослые все еще были занятысвоими непонятными нам раздорами. Обе эти комнаты выходили в коридор, гденаходилась коричневая дверь.

Голоса опять зазвучали громче. За кем-то хлопнула дверь. Яуслышала голос матери – похоже, она была расстроена.

Потом через гостиную торопливо прошагал Стимпсон, которыйтут же скрылся в столовой. Он открыл и закрыл дверь очень быстро, но мы успелизаметить всех троих взрослых; они еще не отошли от стола, однако уже поднялисьсо своих мест. Мелькнувшее передо мной лицо матери было искажено страданием игневом. Симпсон мгновенно захлопнул дверь, не дав нам прошмыгнуть следом, и,видимо, прислонился к ней с другой стороны, чтобы мы, чего доброго, не вошли встоловую.

Зазвучал властный голос отца. Такой тон всегда сулилнеприятности. Потом что-то произнес Клайв Борден, и отец ответил емураздраженно и громко, так что до нас донеслось каждое слово.

– Непременно сможете, мистер Борден! – выкрикнулон, и от волнения голос его зазвучал фальцетом. – Уж теперь-то сможете!Сможете, черт побери!

Мы услышали, как открывается дверь из столовой в коридор.Борден опять что-то возразил, но все так же невнятно.

И тут Розали шепнула мне на ухо:

– По-моему, папа сейчас откроет коричневую дверь!

Мы обе затаили дыхание, и я в панике прижалась к Розали.Заразившись нашими страхами, Ники зашелся воплем. Я и сама взвыла, чтобы неслышать, что делают взрослые.

Розали на меня шикнула:

– Тише ты!

– Не хочу, чтобы они открывали эту дверь! –закричала я.

Вдруг из коридора в гостиную влетел Клайв Борден, высокий истремительный, и увидел нас троих, сжавшихся от страха. Не берусь гадать, какон воспринял эту сцену, но на него тоже каким-то образом подействовал тот ужас,символом которого была коричневая дверь. Шагнув к нам, Борден нагнулся иподхватил Ники на руки.

Он пробормотал что-то мальчику на ухо, но это не были словаутешения. Я же была слишком поглощена собственными страхами, чтобыприслушиваться. Так и не знаю, что он сказал. Из гостиной в другом концекоридора был виден зияющий четырехугольник – на месте коричневой двери. Где-торядом горел свет, и я заметила две ступени, ведущие вниз, а за ними поворот иопять ступеньки.

Борден уносил Ники из комнаты. Мальчик обхватил отца за шею,глядя назад, а отец прикрыл рукой голову малыша, чтобы тот не ударился опритолоку, потом шагнул через порог и стал спускаться по ступеням.

Мы с Розали остались перед трудным выбором. Можно было идальше сидеть в уюте нашей гостиной, а можно было прокрасться следом завзрослыми. Я прижалась к старшей сестре, обхватив ее обеими руками за ногу.Миссис Стимпсон куда-то подевалась.

– Пойдешь с ними? – спросила Розали.

– Нет! Иди ты! Посмотришь, что они будут делать, апотом мне расскажешь.

– Я возвращаюсь в детскую, – заявила она.

– Не бросай меня! – крикнула я. – Мне тутстрашно. Не уходи!

– Тогда иди со мной.

– Нет. Что они хотят сделать с Ники?

Но Розали стала вырываться, с размаху шлепнула меня по плечуи оттолкнула. Она побледнела и сощурилась. Ее била дрожь.

– Делай, как знаешь! – выкрикнула она и, хотя япопыталась снова в нее вцепиться, ускользнула и выбежала из комнаты. Онапронеслась вперед по страшному коридору, мимо открытой двери, затем свернула накаменные плиты у подножия лестницы и стремглав бросилась наверх. В то время ядумала, что она презирает меня за трусость, но теперь, с позиций взрослогочеловека, подозреваю, что она запугала саму себя еще сильнее, чем меня.

Как бы то ни было, я осталась в полном одиночестве, нопринять следующее решение оказалось легче, так как оно было навязано сестрой.На меня снизошло равнодушие, сковавшее мое воображение. Это была просто инаяформа страха, но она не лишила меня способности двигаться. Я чувствовала, чтоне смогу сидеть в гостиной одна, но понимала, что у меня не хватит духудобежать до лестницы и подняться вслед за Розали. Оставалось только одно. Япреодолела небольшое расстояние до открытой коричневой двери и поглядела наступеньки, ведущие вниз.