(После этого визита он съехал с квартиры в Твикенхэме и,очевидно, опять перебрался в центр Лондона, а зимой 1971 года уехал за границу.Вначале его путь лежал в США, но потом он отправился то ли в Канаду, то ли вАвстралию. По словам его сестры, он сменил фамилию и сознательно порвал всесвязи с прошлым. Мои посильные розыски не дали ничего: не удалось дажеустановить, жив ли он или нет.)

Теперь я вернусь к визиту Клайва Бордена в Колдлоу-Хаус ипопытаюсь восстановить картину того, что происходило в гостиной, пока мы, дети,играли наверху.

Скорее всего, отец всячески старался выказатьгостеприимство: откупорил по такому поводу бутылку редкого вина и наполнилбокалы. Закуски, надо думать, были обильными. Потом он вежливо осведомился умистера Бордена, как прошла его поездка на автомобиле, спросил мнение гостя поповоду текущих событий или просто осведомился, как у того идут дела. Именно таквел себя наш отец в тех ситуациях, исход которых был либо непредсказуем, либонеподконтролен. Это была фальшиво-приятная видимость, которую создавалблагонравный английский джентльмен, видимость, которая не таила ничего дурного,но в данном случае оказалась совершенно неуместной. Как мне представляется, оналишь осложняла любые попытки примирения.

Мама между тем играла более утонченную роль. Она гораздолучше, чем любой из двоих мужчин, понимала напряженность в отношениях обеихсторон, но ее сдерживало то, что в этом деле она, в общем-то, лицо постороннее.Думаю, она больше помалкивала – по крайней мере, в течение первого часа, носознавала, что нужно сосредоточиться на том единственном предмете, которыйкасался их всех. Скорее всего, она пыталась тонко и ненавязчиво направлятьразговор в определенное русло.

Мне труднее говорить о Клайве Бордене, так как его я совсемне знала, но он, возможно, выступил инициатором этой встречи. Уверена, моиродители не стали бы этим заниматься. Не исключено, что визиту предшествовалобмен письмами, результатом которого и стало приглашение Бордена в наш дом.Учитывая известное мне теперь его финансовое положение, можно допустить, что врезультате примирения он надеялся поправить свои дела. Или, скажем, разыскалкакие-нибудь фамильные мемуары, объясняющие или оправдывающие поведениеАльфреда Бордена. (Книга Бордена в то время, конечно, уже была опубликована, ноо ней едва ли было известно людям, не причастным к миру магии.) С другойстороны, он, возможно, узнал о существовании личного дневника Руперта Энджера;естественно было предположить – в силу его маниакальной привычки фиксироватьвсе даты, цифры и подробности, – что он и вправду вел дневник, но либоспрятал, либо уничтожил его перед смертью.

Не сомневаюсь, что мотивом встречи, кто бы ее ни предложил,было желание прекратить распри. Судя по тому, что я тогда увидела и помнюсейчас, атмосфера была достаточно теплой, по крайней мере вначале. Ведь этобыла встреча лицом к лицу – их собственные родители, несмотря на все старания,до этого так и не дошли.

Как бы то ни было, за встречей стояла какая-то стараявражда. Ни один другой предмет не сближал наши семьи столь тесно и не разделялих с такой неизбежностью. Любезность моего отца, равно как и нервозностьБордена, в конце концов должна была сойти на нет. Один из них, по-видимому, произнес:ну, что нового вы можете сказать о случившемся?

Когда я обращаюсь мыслями к прошлому, идиотизм этойбезвыходной ситуации меня просто удручает. Любая профессиональная тайна,сдерживавшая когда-то наших прадедов, должна была кануть в небытие вместе с ними.Никто из их потомков не стал фокусником и не обнаружил никаких склонностей кмагии. Если кто-то проявил хоть малейший интерес к данному предмету, то это я –да и то лишь по необходимости, в результате некоторых попыток разобраться впроисшедшем. Я прочла кое-какие книги по иллюзионному искусству и несколькобиографий знаменитых фокусников. По большей части это были публикации нашеговремени, а самая старая книга из всех, мною прочитанных, написана АльфредомБорденом. Как я узнала, с конца прошлого века искусство магии продвинулосьдалеко вперед, тогдашние популярные фокусы давно вышли из моды, а им на сменупришел более современный иллюзионизм. Например, во времена наших прадедов ещене был известен трюк с распиливанием человека. Этот знакомый всем фокус былизобретен лишь в двадцатых годах нашего века, когда ни Дантона, ни Профессорауже давно не было в живых. Магия и держится на том, чтобы иллюзионистыпридумывали все более загадочные способы осуществления своих фокусов. Сейчасвыступления Профессора показались бы странными, неостроумными, затянутыми, аглавное – лишенными загадочности. Принесший ему известность и богатство трюквыглядел бы музейной реликвией, и любой уважающий себя соперник смог бы безтруда воспроизвести этот номер и придать ему еще большую загадочность.

Несмотря на это, вражда продолжается почти сто лет.

В день визита Клайва Бордена нас, детей, в конце концовпривели из детской в столовую и усадили за стол со взрослыми. Ники нампонравился, и мы обрадовались, что нам позволили сидеть рядком по одну сторонустола. Мне хорошо запомнился этот ужин, но лишь потому, что с нами был Ники. Мыс сестрой думали, что он дурачится, чтобы нас посмешить, но теперь я понимаю,что он прежде не видел накрытого по всем правилам стола и за едой ему никтоникогда не прислуживал. Он просто не знал, как себя вести. Его отец время отвремени одергивал мальчика, делая ему замечания или пытаясь утихомирить, но мыс Розали подначивали малыша. Отец и мать нам ничего не говорили, потому что этобыло не принято. Дисциплина, основанная на родительском диктате, не была вчести у нас дома; родителям и в голову не приходило ругать нас в присутствиипосторонних.

Сами того не сознавая, мы своим шумным озорством,несомненно, провоцировали растущую напряженность между взрослыми. В громкомголосе Клайва Бордена зазвучали повелительные и вздорные нотки, которые резалимне слух. Наши родители отвечали ему неприязненно, отбросив всякую видимостьлюбезности. Вспыхнул какой-то спор, и отец заговорил таким тоном, которым принас в ресторанах отчитывал официантов за нерасторопность. Когда ужин подошел кконцу, отец был полупьян, полувзбешен, мать бледна и молчалива, а Клайв Борден(очевидно, тоже далеко не трезвый) без конца сетовал на свои беды. МиссисСтимпсон увела нас троих в соседнюю комнату, нашу гостиную.

Ники почему-то заплакал и стал проситься домой. Стоило нам сРозали начать его успокаивать, как он внезапно набросился на нас, колотя рукамии ногами.

Что же до нашего отца, нам случалось видеть его в такомнастроении и раньше.

– Мне страшно, – сказала я сестре.

– Мне тоже, – ответила Розали.

Мы стали прислушиваться. Из-за двойных дверей, отделяющихстоловую от гостиной, доносились громкие голоса, прерываемые длительнымипаузами. Отец расхаживал по комнате, и каблуки его нетерпеливо щелкали понатертому паркету.

Существовала одна часть дома, куда нам, детям, ходитьзапрещалось. В нее вела неказистая, выкрашенная в коричневый цвет дверь,прорубленная в треугольнике стены под лестницей черного хода. Дверь эта былавсегда заперта, и до приезда Клайва Бордена я ни разу не видела, чтобы тудавходил хоть кто-нибудь из домашних, будь то прислуга или члены семьи.