Пулей выскочив из служебного подъезда, я торопливо зашагалпо тускло освещенной аллее в сторону набережной.

Чтобы перевести дух, я остановился лицом к морю и нагнулся,упершись руками в колени. Мне хотелось проветрить легкие: кашель больюотдавался в груди. Стоял безоблачный и теплый вечер в преддверии лета. Толькочто зашло солнце, и вдоль набережной зажигались гирлянды цветных огней. Волныприлива мягко набегали на гранитную стену.

Зрители с недовольным видом покидали театр «Павильон»: вечербыл испорчен. Смешавшись с толпой, я дошел до главной торговой улицы, свернулза угол и направился в сторону вокзала.

Когда я переступил порог своего лондонского дома, было ужедалеко за полночь. Дети спали, Сара прильнула ко мне, и я долго лежал втемноте, размышляя, чем же закончился минувший вечер.

А через полтора месяца Руперт Энджер скончался. Сказать, чтоя чувствовал за собой вину, было бы слишком мягко, тем более что в обеихгазетах, поместивших некрологи, его смерть связывалась с «увечьями»,полученными в ходе выступления. В газетах не упоминалось, когда именнопроизошел несчастный случай, но я-то знал почти наверняка, что по времени онсовпал с моей поездкой в Лоустофт.

Я установил, что Энджер тогда отменил оставшиесяпредставления в «Павильоне» и, по моим сведениям, после того случая вообщепрекратил выходить на эстраду – ума не приложу почему.

Теперь стало ясно, что как раз в тот вечер он и получилсмертельную травму. Но кое-что я так до конца и не понял: после моей нечаяннойдиверсии не прошло и минуты, как мы с Энджером столкнулись у лестницы. Он вовсене производил впечатления смертельно раненного или хотя бы пострадавшего.Напротив, он был полон сил, поскольку не задумываясь ринулся в драку. Мы с нимсцепились и катались по полу, пока я не вырвался. Единственное показалось мнестранным – это маслянистое зелье, которым был вымазан то ли он сам, то ли егокостюм; я еще подумал, что это связано с исполнением его иллюзии или сподготовкой к исчезновению. Вот в чем была настоящая загадка; отдышавшись послеугара, я точно восстановил в памяти все, что вместили в себя те считанныесекунды. В какое-то мгновение я увидел Энджера «насквозь», как будто отдельныечасти его тела сделались совсем прозрачными, а может, все тело целиком сталоотчасти прозрачным.

У этой загадки была и другая сторона: во время драки на меняне попало ни капли того маслянистого вещества. Руки Энджера сомкнулись у меняна запястьях, я не мог забыть ощущения чего-то склизкого, но никаких следов неосталось. Помню, в вагоне лондонского поезда, по пути домой, я поднял руку ксвету, думая увидеть ее «насквозь».

Невзирая на определенные сомнения, я терзался угрызениямисовести. Более того, ощутив трагичность этой потери, я понял, что не смогу житьспокойно, пока хоть как-то не искуплю свою вину.

К сожалению, газетные некрологи увидели свет не сразу, алишь через несколько дней после похорон. Поэтому я упустил случай начатьпримирение с его родными и близкими. Траурный венок, а то и просто листпочтовой бумаги с выражениями соболезнования мог бы сослужить мне хорошуюслужбу, но время было упущено.

После долгих раздумий я решил обратиться непосредственно квдове и написал ей прочувствованное письмо.

В нем объяснялось, кто я такой и как вышло, что в молодыегоды мы с ее мужем, к моему великому сожалению, повздорили. Далее говорилось,что меня поразила и опечалила весть о его безвременной кончине и что нашепрофессиональное сообщество долго не сможет оправиться от этой потери. Я отдалдолжное его исполнительскому мастерству и отметил созданные им выдающиеся иллюзионныеномера.

Наконец я приступил к главному, ради чего и задумал письмо ссоболезнованиями, но понадеялся, что вдова расценит нижесказанное как внезапныйдушевный порыв. В случае кончины иллюзиониста, писал я, его собратья поартистическому цеху обычно предлагают семье покойного, что приобретутоставшийся после него реквизит, который простаивает без дела. Я добавил, чтоввиду многолетних и подчас непростых отношений, которые связывали нас при жизниРуперта, считаю своим долгом сделать его семье такое предложение, не считаясь сзатратами.

Отправив это письмо и предвидя, что вдова вряд ли захочетпойти мне навстречу, я навел кое-какие справки через знакомых артистов. Здесьтоже требовалось быть начеку, потому что коллеги-иллюзионисты могли самиположить глаз на оборудование Энджера. Да и то сказать, многие, наверно, к немууже присматривались – трудно вообразить, чтобы профессионалы оставили безвнимания такой незаурядный иллюзион. На всякий случай я осторожно дал понять,что распродажа имущества Энджера может представлять для меня некоторый интерес.

Через две недели мне пришел ответ – это было письмо изкакой-то адвокатской конторы на Чансери-лейн. Воспроизвожу его дословно.

Дело о наследстве:

Руперт Дэвид Энджер, эсквайр.

Многоуважаемый сэр,

В ответ на Ваш запрос, направленный в адрес нашего клиента,довожу до Вашего сведения, что все необходимые распоряжения, касающиесядвижимого и недвижимого имущества покойного Руперта Дэвида Энджера, былисделаны своевременно, вследствие чего просим Вас не трудиться наводить справкио назначении указанного имущества и о пользовании правом собственности на оное.

В настоящее время мы ожидаем поручения от наследников нашегобывшего клиента в связи с предстоящей распродажей некоторых второстепенныхпредметов, находившихся в его собственности. Распродажа произойдет в формеоткрытого аукциона, о месте и времени проведения которого будет объявлено вгазетах.

Засим остаемся, сэр, Ваши покорные слуги,

Кендал, Кендал и Оуэн

(адвокаты и присяжные поверенные)

Я делаю шаг вперед и в слепящем свете огней рампыостанавливаюсь к вам лицом.

Я говорю:

– Посмотрите на мои руки. В них ничего нет.

Я поднимаю ладони кверху, чтобы вам было лучше видно, иразвожу пальцы в стороны, показывая, что между ними ничего не припрятано.Теперь я выполняю последний фокус: у меня в руках, которые, как вам известно,пусты, возникает поблекший букет бумажных цветов.

Сегодня, 1 сентября 1903 года, я заявляю, что моя карьерафактически завершилась со смертью Энджера. Не будучи стесненным в средствах, ясодержал семью и вел достаточно беспорядочную жизнь, что требует немалыхрасходов. Связанный определенными обязательствами, я вынужден был соглашатьсяна любой ангажемент. В этом смысле я еще не полностью отошел от дел, но честолюбиемолодости, желание поражать и удивлять, удовольствие придумывать невозможное –все это ушло. Мои пальцы не утратили ловкости, я не растерял профессиональныенавыки и в отсутствие Энджера снова сделался единственным исполнителем «Новойтранспортации человека», но этого мне было мало.