– Почем я знаю, – ответил он. – Тут двойникнужен: посадить его в зале – и дело с концом, да только вы говорите…

– У Энджера не так. Он работает в одиночку.

– Ну, извините, сэр.

Я вынашивал новые и новые планы. Например, в течениеследующего сезона ходить на все выступления Энджера, пока тайное не станетявным. Брать с собой Томми Элборна. До последнего сохранять свое достоинство,но, если представится возможность похитить секрет, не вызвав подозрений, этобудет идеальным вариантом. Если же до конца сезона тайна останется нераскрытой,я забуду вражду и соперничество прежних лет и обращусь к нему напрямую, чтобы,раз уж без этого не обойтись, вымолить хоть какой-то намек на объяснение. Иначея просто сойду с ума.

Пишу об этом без тени смущения. Тайны – это хлебиллюзиониста, и я считал делом чести выяснить, как исполняется эта иллюзия.Если ради этого придется пойти на унижения, на открытое признание превосходстваЭнджера – так тому и быть.

Однако судьба распорядилась иначе. После затянувшихсярождественских праздников Энджер в конце января отправился на гастроли вАмерику, оставив меня терзаться от досады.

В апреле, через неделю после его возвращения (о котором дажеписала «Тайме»), я отправился к нему домой, в сторону Хайгейт-Филдс, с твердымнамерением заключить мир, но из этого ничего не вышло. Его дом, большой, но вмеру скромный, сжатый с боков двумя другими, был заперт и наглухо закрытставнями. Расспросив соседей, я понял, что о хозяевах им ничего не известно.По-видимому, Энджер старательно прятал свою жизнь от посторонних глаз – так же,как и я.

Разыскав его агента, Хескета Анвина, я опять потерпелнеудачу. Анвин обещал передать Энджеру из рук в руки записку с просьбойбезотлагательно со мною связаться, но ответа не последовало.

Тогда я, уже без посредников, отправил Энджеру письмо спредложением забыть вражду и старые обиды и выразил готовность принести емуизвинения в любой приемлемой для него форме или же каким-то иным способомсодействовать нашему примирению.

Он не ответил, и тут я наконец осознал, что надо действоватьдругими методами.

Желая наказать его за упрямство, я, увы, преступил черту.

В двадцатых числах мая поезд увез меня в Лоустофт,рыболовецкий порт и курортный городок в графстве Суффолк, где у Энджера былнедельный ангажемент. Я отправился туда из Лондона с единственной целью –пробраться за кулисы и вызнать секрет его номера.

Как правило, доступ в служебные помещения театра ограничен;за этим следит персонал, специально нанятый дирекцией, но любой, кто не чуждтеатрального мира или знаком с определенной сценой, всегда найдет способпроникнуть внутрь. Энджер давал представления в театре «Павильон», внушительноми хорошо оборудованном здании на морской набережной, где мне и самомудоводилось выступать в прошлые годы. Я не предвидел никаких затруднений.

Но не тут-то было. О том, чтобы пройти через актерскийподъезд, не могло быть и речи: у дверей, на самом видном месте, виселорукописное объявление, которое гласило, что впуск посетителей осуществляетсячерез проходную, причем только по предварительной записи и при наличиипропуска. Чтобы не привлекать внимания, пришлось ретироваться без лишнего шума.

Не повезло мне и на складе декораций. Как уже было сказано,у сведущего человека есть немало способов проникнуть за сцену, но Энджер, как явскоре убедился, принял все меры предосторожности.

В дальнем углу одного из цехов мне попался паренек-рабочий,который возился с задником какой-то декорации. Моя визитная карточка вызвала унего вполне уважительное отношение. Перекинувшись с ним парой общих фраз, яперешел к делу:

– Очень бы хотелось посмотреть это представлениевблизи.

– Нам и самим страсть как охота!

– Может, как-нибудь проведешь меня за кулисы?

– Нет, сэр, даже не надейтесь; да и без толку это. Главный-тонаш, который эту неделю выступает, взял да и поставил загородку. Ничего невидать, ей-богу!

– И что ты по этому поводу скажешь?

– Мое дело маленькое, а за работу он меня отблагодарил…

Я опять остался ни с чем. Возводить вокруг сцены коробку –это крайняя мера, на которую идут отдельные фокусники, боясь, как бы машинистысцены и рабочие постановочных цехов не прознали их секреты. У обслуживающегоперсонала это, как правило, вызывает досаду и заметно усложняет отношенияартиста с теми, от кого зависит выступление; помочь делу могут только щедрыечаевые. Уже одно то, что Энджер пошел на такой шаг, лишний раз доказывало, какревностно он хранил свою тайну.

Оставалось только три способа проникнуть в театр, и каждыйбыл сопряжен с трудностями.

Во-первых, можно было пробраться в зрительный зал и оттудапроскользнуть за кулисы через служебный ход в партере. (Но в «Павильоне» вседвери, ведущие в зрительный зал из фойе, запирались на ключ, а служителинеусыпно следили за каждым посторонним.)

Во-вторых, можно было попробовать наняться в театр навременную работу. (Но в течение той недели вакансий не предвиделось.)

В-третьих, можно было прийти на представление, смешаться столпой и попробовать каким-то образом подняться на сцену. Поскольку другиеварианты отпали, я пошел в кассу и взял по одному билету в партер на те дни,которые еще были доступны. (Кроме всего прочего, меня страшно уязвило, что навыступлениях Энджера почти всегда был аншлаг, что желающие записывались вочередь, надеясь на возврат билетов, и что в кассе, конечно же, оставалисьтолько самые дорогие места.)

На втором представлении, которое я посетил, у меня оказалоськресло в первом ряду. Вскоре после выхода на сцену Энджер скользнул по мневзглядом, но я искусно замаскировался и был уверен, что ему меня не узнать. Каксвидетельствовал мой опыт, чутье артиста нередко подсказывает, кто из зрителейвызовется быть добровольным ассистентом, поэтому фокусники исподвольразглядывают публику в первых рядах партера. Когда Энджер приступил кстандартным карточным фокусам и обратился к помощи зада, я поднялся со своегоместа, изобразив неуверенность, – и, конечно же, был приглашен на сцену.Подойдя к Энджеру, я сразу ощутил, как он нервничает; пока мы демонстрировализанимательный процесс угадывания и нахождения спрятанных карт, он едва удостоилменя взгляда. Я честно отработал свою роль; в мои планы не входило срывать егопредставление.

Как только эта часть программы завершилась, сзади подбежаладевушка-ассистентка, которая вежливо, но твердо взяла меня под руку и повела всторону кулис. В прошлый раз доброволец сам спустился по боковому пандусу,тогда как ассистентка поспешила возвратиться на середину сцены, так как былазанята в следующем номере.

Памятуя об этом, я не мог упустить такой случай. Не дожидаясь,пока умолкнут аплодисменты, я сказал ей с простонародным говорком: