Меня охватило неизбывное одиночество, о котором Конвенцияпока не позволяет рассказывать подробно; могу только сказать, что я былединственным другом, которого для себя желал. Но при этом я, конечно же, былединственным другом, с которым не мог встретиться.

Моя жизнь полна секретов и противоречий, которые я никогдане смогу раскрыть.

За кого вышла замуж Сара? За меня или же за меня? У менядвое детей, которых я обожаю. Это мои любимые дети, и только мои… действительномои? Каким образом мне это узнать, кроме как полагаясь на привязанность ичутье? И если уж на то пошло, которого из двоих – меня или меня – полюбилаОлив, с кем она жила в квартире, снятой в Хорнси? Не я первым лег с нею впостель, не я привел ее в ту квартиру, но я пользовался ее присутствием, зная,что и я делаю то же самое.

Кто из двоих – я или я – пытался разоблачить Энджера? Кто издвоих впервые разработал «Новую транспортацию человека» и кто впервые подвергсятранспортации?

Даже мне самому начинает казаться, что эти речи бессвязны,но нет, каждое написанное здесь слово связано с другими и точно отражает смысл.Вот в чем главная дилемма моего существования.

Вчера я выступал в Бэлеме, что в юго-западной части Лондона.Между дневным и вечерним представлениями у меня был двухчасовой перерыв. Какобычно, я заперся у себя в гримерной, включил ночник, задернул шторы, прилег накушетку и заснул.

Когда я проснулся…

Или не проснулся? Может, мне это померещилось? Илиприснилось?

Когда я проснулся, передо мной стоял призрак Руперта Энджерас длинным кинжалом в руках. Не успел я пошевелиться или позвать на помощь, какон метнулся ко мне, очутился на краю кушетки и через мгновение уже сидел на мневерхом. Занеся кинжал, он направил лезвие прямо мне в сердце.

– Готовься к смерти, Борден, – прохрипел онсвирепым шепотом.

Во время этой адской сцены мне показалось, что он ничего невесит, что его можно запросто стряхнуть на пол, но я обессилел от ужаса.Схватив его за предплечья, чтобы не дать ему проткнуть меня кинжалом, я с изумлениемобнаружил, что он покрыт все тем же маслянистым зельем. Чем яростнее было моесопротивление, тем быстрее выскальзывала из-под моих пальцев его омерзительнаяплоть. На меня веяло зловонным дыханием, затхлостью, мертвечиной.

Я в ужасе ахнул, ощутив острое лезвие.

– Ну! Признавайся, Борден! Ты кто? Который из двоих?

Меня душил страх, что кинжал в любую секунду пронзит мнегрудь и вопьется в сердце.

– Говори правду, или тебе не будет пощады! –Острие жалило все сильнее.

– Мне нечего сказать, Энджер! Теперь я и сам не знаю!

Все завершилось так же внезапно, как и началось. Его лицобыло в нес??ольких дюймах от моего, я видел перед собою злобный оскал, ощущалтошнотворное дыхание. Острие кинжала уже вспороло мне кожу! Страх за свою жизньпридал мне храбрости. Размахнувшись, я ударил его по лицу, потом еще и еще. Нежалея кулаков, я молотил его до тех пор, пока он не откинулся назад.Дьявольская сила, давившая мне на сердце, ослабла. Почувствовав свой перевес, ясцепил руки в замок и что есть мочи ткнул куда попало. Враг с воплем отпрянул,и кинжал взметнулся в воздух. Однако Энджер все еще сидел на мне верхом. Тогдая вложил в удар всю свою силу и при этом дернулся, чтобы враг потерялравновесие. К моему несказанному облегчению, маневр удался. Смертоносныйклинок, отскочив от стены, упал на пол, а призрак откатился в сторону.

Тем не менее он проворно вскочил, но держался поодаль и несводил с меня настороженного взгляда, опасаясь новой атаки. Я сел, не спускаяног, и приготовился держать удар. Передо мной маячил фантом ужаса, дух злейшеговрага всей моей жизни.

Сквозь его полупрозрачное туловище просвечивал огонекночника.

– Убирайся, – прохрипел я. – Ты мертвец! Тебесо мной нечего делить!

– Равно как и тебе со мной, Борден! Но я не стану тебяубивать: моя месть будет куда страшнее. Ты будешь вечно жалеть о содеянном!Вечно!

Призрак Руперта Энджера шагнул к запертой двери и легкопрошел ее насквозь. Теперь о нем не напоминало ничто, кроме отвратительноготрупного зловония.

Это наваждение сковало меня страхом; я так и осталсянеподвижно сидеть на кушетке, пока не услышал гонг к началу представления.Вскоре явился мой костюмер, который обнаружил, что дверь заперта; егонастойчивый стук вывел меня из оцепенения.

Кинжал Энджера я нашел на полу в гримерной; он хранится уменя по сей день. Это настоящий кинжал. Он побывал в руках призрака.

Все потеряло смысл. Больно дышать, больно двигаться; я досих пор чувствую, как острие клинка упирается мне в сердце. Я сижу в своейквартире и не знаю, что делать и кто же я такой.

Каждое написанное здесь слово истинно, в каждом – правдамоей жизни. Мои руки пусты, я честным взглядом смотрю вам в глаза. Вот так яживу, но это ни о чем не говорит.

В одиночку я пойду до конца.

В то время мне было всего пять лет, но я ничуть несомневаюсь, что эти события произошли на самом деле. Знаю, что детская памятьможет сыграть злую шутку, особенно ночью, после ужасного потрясения. Знаю: людинередко составляют мозаику воспоминаний из фрагментов реальности, изсобственных впечатлений или из рассказов других, нередко выдавая желаемое задействительное. В этом смысле я такая же, как все, поэтому мне понадобилисьдолгие годы, чтобы восстановить истинную картину происшедшего.

А произошло нечто жестокое, необъяснимое – почти навернякаэто был преступный акт. Он поломал судьбы большинства из тех, кто был к немупричастен. Мне самой он тоже разбил жизнь.

Сейчас я готова описать те события, которые видела своимиглазами, но это будет взгляд с расстояния прожитых лет.

Мой отец – лорд Колдердейл в шестнадцатом поколении. Этотитул, а по фамилии мы – Энджеры. Моего отца звали Виктор Эдмунд; он был сыномЭдварда, единственного сына Руперта Энджера. Таким образом, Руперт Энджер, онже Великий Дантон, он же 14-й граф Колдердейл, приходится мне прадедом.

Моя мать носила имя Дженнифер, хотя дома отец всегда называлее Дженни. Они познакомились, когда он работал в министерстве иностранных дел,где провел все годы Второй мировой войны. Отец не был профессиональнымдипломатом: когда началась война, он по состоянию здоровья пошел не в армию, ана гражданскую службу. В университете он изучал немецкую литературу, а втридцатые годы жил какое-то время в Лейпциге, поэтому британское правительствосочло его знания полезными для военного времени. В его обязанности, очевидно,входил, среди прочего, перевод добытых разведкой приказов верховногокомандования Германии. Родители познакомились в 1946 году, когда ехали поездомиз Берлина в Лондон. Молодому дипломату приглянулась медсестра, котораявозвращалась в Англию по окончании срока службы в западной зоне оккупации встолице Германии.