незнакомой в Европе; перед государем находилось окно, через которое Карл мог наблюдать за juego de cañas (игрой с дротиками) на улице внизу – видом шуточного сражения, которое испанцы унаследовали от арабов; два отряда отличались друг от друга костюмами: одну сторону нарядили как мавров, а другую – как турок. Хотя Дамиану, несомненно, пришлось потрудиться, управляясь с поставленными перед императором пирогами, в которые засунули живых попугаев и других птиц, предназначенных для демонстрации чуда воскрешения еды после разрезания, в том, что его попросили прислуживать Карлу, не было ничего оскорбительного для достоинства. Более того, это давало возможность послушать, о чем говорят Карл и его соседи по столу – принц Дании и маркиз Вильяфранка, и, возможно, сообщить императору при подаче мальвазии, что в России пьют нечто весьма похожее. Меню, как и развлечения, отражало карту португальской экспансии: вина с Канарских островов и Мадейры, 32 блюда португальской кухни (и еще три специально приготовленных для императора), включая позолоченные свиные головы; кондитерские изделия из перца малагеты из Западной Африки и черного перца из Индии и Малакки; а также все снадобья, собранные португальскими флотами[182].

Празднества растянулись на три дня, и к третьему дню стали почти фантасмагорией – конфеты, начиненные чесноком, чтобы удивить дам, и маскарадные рыцарские соревнования, которые проводились (по крайней мере, частично) в женской одежде. Несмотря на то, что император уехал после первого вечера, пышность пиршества продолжала нарастать: на развлечения гостей посол истратил 6000 дукатов. Кульминация пришлась на третий вечер: перед собравшейся публикой, включавшей дипломатов из двух десятков стран и папского легата кардинала Кампеджо, сыграли скандальную пьесу Жила Висенте, самого известного португальского драматурга той эпохи. Сохранились лишь отрывочные сведения об этой постановке, но, как сообщали, она вызвала такое буйное веселье, что у зрителей от смеха болели животы, и они не могли больше ни есть, ни пить. Хотя пьеса под названием Guerta de Jubileu представляла собой любовный фарс, смех вызывало в основном язвительное сатирическое изображение церкви; с сатирой выступал персонаж в головном уборе, под фальшивым предлогом позаимствованным у самого кардинала. Итогом вечера стало возмущенное послание в Рим с ругательствами в адрес дурных времен, в которые приходится жить, и утверждением, что папу в пьесе выставили не более чем торговцем индульгенциями, использующим проклятие для повышения продаж, а смех зрителей звучал настолько громко, открыто и повсеместно, что казалось, будто все происходит посреди Саксонии, на территории Лютера, а не во владениях самого императора. Папская партия подала жалобу и потребовала голову того, кто отвечал за постановку пьесы, однако португальцы отказались предоставить эту информацию. Должно быть, людям чудилось, что мир рушится – османская угроза, противоречащие друг другу варианты веры, казалось, прораставшие повсюду, и идея смещения Земли со своего традиционного места в центре Вселенной. То, что нам больше ничего не известно о тексте пьесы, во многом объясняется тем, что вскоре после этого она попала в «Библиотеку проклятых» – список книг, которые считались угрозой для Святой веры, и ни одной ее копии не сохранилось. Этой библиотеке предстояло стать ключевым элементом в крахе Дамиана[183].

X

Князь призраков

Труп святого едва не стал причиной беспорядков в Гоа, когда Камоэнс, вероятно, отсутствовал в городе – ушел в плавание по Персидскому заливу. Находился тогда поэт в Гоа или нет, но в любом случае он никогда не упоминал о толпах, которые протискивались, чтобы увидеть тело Франциска Ксаверия, выставленное для прощания в иезуитском колледже, и ломали решетки, предназначенные для отделения умащенного покойника от обычных людей, – возможно, стремясь узнать, действительно ли тело не испорчено муссонной сыростью или запах просто замаскировали благовониями. Ксаверий был не просто иезуитом, а одним из шести основателей ордена, которые 15 августа 1534 года встретились в парижском районе Монмартр и посреди смуты в католической церкви поклялись совершить совместное паломничество в Иерусалим, а затем предложить себя папе в качестве новой формы религиозного воинства. В группу, возглавляемую Игнатием Лойолой – солдатом, обратившимся в мистика, – входили не только испанцы, но и один португальский студент по имени Симан Родригеш, который впоследствии основал португальское отделение ордена. Дамиану предстояло очень хорошо узнать этого человека, если, конечно, он не познакомился с ним еще до клятвы на Монмартре[184].

Тело Ксаверия с триумфом пронесли через Гоа, хотя его жизнь закончилась разочарованием. Священник был ближайшим сподвижником Лойолы, и ему доверили один из столпов их миссии, направив в путь в качестве нового апостола для Востока, в то время как Лойола оставался в Риме, укрепляя организационную структуру Общества Иисуса. Однако фантазии о потерянных христианских государствах вскоре развеялись, иллюзорными оказались и надежды на новую паству, которая в исступлении обратится в христианство. Ксаверий не добился успехов в приобщении к вере в Индии, и его на самом деле тревожило, что люди, прибывшие на Восток как христиане, отдалялись от церкви и интересовались лишь фанатичными проповедниками, поведение которых вызывало почти столь же сильное беспокойство, что и поведение самих язычников. Еще одна ложная надежда появилась в Японии: Ксаверию показалось, что он нашел светлокожий, очень требовательный народ, который, несомненно, примет Слово, однако первоначальный оптимизм постепенно улетучился: стало ясно, что радушный прием иезуитов объясняется скорее политическими маневрами в среде феодалов-даймё, нежели подлинным интересом к вере. Ксаверий решил, что он просто начал не с того места и что, очевидно, ему нужно работать в Китае, где лежат истоки духовных законов Японии: христианство сумеет исправить религиозные ошибки источника и оттуда уже потечет наружу. Эту теорию так и не удалось проверить, поскольку путь Ксаверия в Китай прервала смерть: он умер от лихорадки на острове Шанчуань, расположенном недалеко от порта Гуанчжоу (Кантон)[185].

Франциск Ксаверий был не единственным европейцем, преследовавшим фантомы христианства, исчезавшие по всему миру. Португальский представитель в Сафи в Марокко присылал сообщения о расе христиан, живущих в «Чистых горах» и имеющих древнюю библиотеку латинских текстов – возможно, искаженное сообщение о крупных исламских библиотеках Тимбукту. В первые годы в Индии португальцы, только что пережившие разочарование с пресвитером Иоанном, с жадностью хватались за следы святого Фомы – того самого Фомы неверующего, который, как считается, вложил пальцы в раны воскресшего Христа, а затем отправился на Восток, чтобы обратить индийцев в новую веру. Следы апостола обнаружились даже в Бразилии, где иезуиты нашли окаменевший след ноги, который, согласно традиции, оставил бородатый белый человек по имени Зоме; иезуиты быстро отождествили его с Сан-Томе (португальское имя святого Фомы). Португальцы хотели проследить непрерывную связь с ранней церковью, позволяющую считать, что они просто завершают работу по обращению, начатую спутниками Христа, однако им зачастую приходилось сталкиваться с тем, что христианство,