Возможно, Мартинью и слыл знаменитостью, однако другие слоны впечатляли еще больше. Некоторые животные научились читать и писать – даже по-гречески, что вызывало проблемы у самого Дамиана – например, таких можно было увидеть в Виджаянагаре, где владыки Деканского плато держали слонов в огромных стойлах своего дивного города. Дамиан упоминает заслуживающего доверия свидетеля, который сам видел, как слон в присутствии правителя писал хоботом в пыли, выпрашивая рис и бетель. Под угрозой исчезновения оказались экономические и культурные модели поведения, которые должны отличать человека от животных; казалось, открывается бездна, которая грозит поглотить некоторые лелеемые представления. Русский путешественник Афанасий Никитин в своем рассказе об Индии XV века писал, что обезьяны носят оружие, устраивают набеги на деревни, где их обидели, обучаются рукоделию и танцам у народов, среди которых живут, и говорят на своем языке[203]. Индийцы не одиноки в подобном признании личности у обезьян: в Мозамбике иезуиты записали, что люди здесь верили, что обезьяны-ревуны некогда были мужчинами и женщинами, и на местном языке их именовали «первые люди». Даже в своих эпических поэмах индийцы, похоже, не признавали достоинство человека, которое было столь важно для гуманистических идей Ренессанса: во дворце Маттанчерри в Кочине португальские гости могли видеть росписи – иллюстрации к «Рамаяне», созданные в 1560-х годах, где центральные и героические роли отводились умным говорящим животным[204], включая Гаруду, царя птиц, и обезьяну-воина Ханумана[205].

В истории о Ясоне и аргонавтах, которая послужила образцом для изображения европейцами своих путешествий на Восток и которую Камоэнс всегда держал в уме, если не рядом, герои сталкиваются с одной из самых известных опасностей классического мира – странной и чарующей песней сирен, влекущей путешественников к гибели. Когда в знаменитой сцене «Одиссеи» корабль главного героя встречается с сиренами, все гребцы затыкают уши воском, а самого Одиссея привязывают к мачте, чтобы он услышал пронзительную песню, но при этом не погиб. А вот аргонавты спасаются с помощью другой уловки. Чтобы защитить своих спутников от манящей чужеземной опасности, величайший поэт Орфей, чьи выступления могли заставить двигаться скалы и замирать реки, спел песню такой мощи, что она заглушила голоса сирен. Именно такая песня требовалась сейчас, чтобы спасти европейские идеи от их столкновения с Востоком, и Камоэнс решил, что исполнить ее должен именно он.

XI

Наследник мертвых

С завидной непотопляемостью, характерной для всех поворотов его судьбы, Камоэнс опять оказался на свободе и вновь отправился на восток. Неизвестно, каким образом ему удалось после тюремного заключения занять вожделенную должность смотрителя за имуществом умерших (Provedor dos Bens de Defuntos). Несмотря на мрачное название, эта должность являлась одним из столпов португальского колониального бизнеса: моряки, отправлявшиеся в зачастую смертельные рейсы в Китай и Японию, получали гарантию, что даже в случае гибели их доля прибыли не пропадет, а будет передана ближайшим родственникам. Функционирование подобной примитивной формы страхования – крайне важное дело: если бы доверие к этому механизму исчезло, возникли бы проблемы с набором необходимой рабочей силы – учитывая, что шансы на кораблекрушение и благополучный исход плавания во многих случаях были примерно равны. Эта служба считалась не только важной, но и весьма прибыльной: смотритель имел право на часть каждого наследства, а при отсутствии завещания – на все наследство целиком, что делало эту должность одной из самых заманчивых в Estado. Камоэнс, очевидно, считал этот пост большой честью и одной из вершин своей жизни; мы знаем об этом только потому, что, когда поэт затем очередной раз впал в немилость, он описал масштабы своей потери: вместо обретенных надежд не осталось и имевшегося раньше. Однако сейчас он был по крайней мере на свободе, волен (по его словам) перевернуть во время плавания в своем сознании великое море и направлялся туда, где на востоке сколачивались самые большие частные состояния[206].

Спустя десятилетие после прибытия да Гамы в Индию португальцы решили двигаться дальше Малабарского побережья, поближе к центру торговли пряностями, и путь Камоэнса в Китай пролегал через сердце восточных операций Португалии – порт Малакка. После десяти лет борьбы за плацдарм в Индии португальцы вновь предались фантазиям, что в Малакке они наконец-то нашли бесконечное легкое богатство, которое так долго искали. Согласно ранним сообщениям, это было богатейшее место в мире, и нередко торговцы, занимавшиеся там бизнесом, накапливали тонну-другую золота. Крупнейшие из этих торговых магнатов владели хозяйствами, где трудилось 6000 рабов, а гавань города заполняли корабли из Мозамбика, Персии, Бенгалии и Китая. Как уже традиционно повелось, в этих первых сообщениях горячечные оценки богатства перемешивались с перечислением фантастических открытий. В одном из первых плаваний попытка захватить джонку провалилась, когда в португальцев выстрелили минеральным огнем: огонь дал сильную вспышку, но ничего не сжег. Также сообщалось о магических браслетах, не дающих владельцу истечь кровью, о суматранском оружии, наносящем незаживающие раны, и о плоде, похожем на артишок, вкус которого настолько сладок и нежен, что многие путешественники никогда не уезжают отсюда, оставаясь исключительно для того, чтобы присутствовать при сборе урожая. Очевидно, что в подобном потоке новых вещей было трудно отличить реальное от нереального – фейерверк и дуриан, с одной стороны, и мифические волшебные предметы – с другой. Однако не вызывало сомнений, что необычайное разнообразие растительного мира полуострова Малакка и Малайского архипелага превращало их в сокровищницу специй, своеобразный насыщенный вкус которых оживлял пресные культуры Европы.

И снова европейцы не могли рассчитывать на эффект внезапности, поскольку мусульманские торговцы Гуджарата и Явы еще до прибытия португальцев настроили правителя Малакки против них. В той части хроники Дамиана, которая посвящена этим плаваниям, он фиксирует обвинения, предъявленные европейцам: что они пираты и воры, разрушают даже те города, которые принимают их как друзей, повсюду ведут войну и щадят только тех, кто позволяет им строить укрепления, но и к ним относятся с такой жестокостью, о которой не слыхивали самые варварские народы. Все попытки опровергнуть эти обвинения быстро сорвались, когда чужеземцы поступили именно так, как предсказывалось. Согласно версии событий, которая распространилась в Малайзии и была записана позже, португальцы обманули правителя Малакки, попросив его предоставить участок земли размером со шкуру – на эту скромную на первый взгляд просьбу он согласился. Вооружившись этим обещанием, португальцы тут же разрезали шкуру на тонкие полоски, из которых сделали длинную веревку, которая окружила участок, достаточный для строительства большого форта с пушками, обращенными в сторону хозяев. Эта легенда поражает не только тем, что точно отражает типовую уловку с троянским конем, столь часто встречающуюся в колониальных предприятиях,