но и тем, что фактически является пересказом классического мифа, в котором царица Дидона получила землю для строительства города Карфаген в Тунисе, использовав тот же самый трюк с бычьей шкурой[207].

Не все в Малакке были настроены против португальцев. Эти плавания обеспечили первые устойчивые контакты с китайскими торговцами, которые, как и персы, представлялись португальцам естественными союзниками и казались им (по словам Дамиана) почти европейцами – возможно, в первую очередь из-за своей любви к пьянству, которому они предавались так же, как фламандцы или немцы. В реальности в Европе того времени существовали различные географические представления о Китае, в которые замешивалось и монгольское прошлое – иногда предполагалось, что самые дальние западные области Китая граничат с Европой. Китайцы поддержали нападение португальцев на Малакку, жалуясь на несправедливое отношение к ним со стороны правителя, хотя сами отказались участвовать, объяснив это страхом перед расправой над соотечественниками. После того как португальцы установили контроль над портом, китайцы предлагали им наводнить город переселенцами из Сиама, чтобы изменить состав населения – от малайцев и яванцев, исповедовавших ислам, в сторону более близкого им народа. Но хотя китайские купцы с радостью использовали португальцев для продвижения своих интересов в этом регионе, это не означало, что китайцы с распростертыми объятиями встречали европейских торговцев в своих собственных портах. Китай являлся огромным, но при этом географически изолированным государством, отделенным от других стран пустынями и горами, и власть императорского двора базировалась на регулировании масштабной внутренней торговли, вокруг которой выросла древняя культура документации и бюрократия беспрецедентной сложности. Столетием ранее китайские императоры отправляли торговые миссии в Персию и Восточную Африку и принимали в качестве гостей десять тысяч стран; теперь на смену такой политике пришло резкое неприятие контактов с иностранцами, что и обнаружили португальцы, когда за несколько лет до 1520 года занялись исследованием возможностей торговли в Южно-Китайском море[208].

Первая португальская экспедиция в континентальный Китай закончилась катастрофой. После того как Томе Пиреш написал в Малакке труд Suma Oriental, его отправили с миссией к императорскому двору в Пекине, однако за время четырнадцатимесячного отсутствия среди португальцев, ожидавших его возвращения в Гуанчжоу, начался хаос. Сообщения о попытках иностранцев построить крепость и о том, что они продолжали торговать во время национального траура, дошли до императорского двора, где даже поговаривали, что португальцы покупают похищенных детей и питаются ими. Делегацию отправили обратно без аудиенции. Когда Пиреш и его спутники, наконец, вернулись в Гуанчжоу, их арестовали, похоже, заставили носить знаки, демонстрирующие, что это справедливо наказанные морские пираты, и приговорили к заключению до тех пор, пока Малакка – бывшее вассальное государство Китая – не освободится от португальского господства. Вместо того чтобы наладить отношения с китайской империей, как надеялись португальцы, посольство Пиреша спровоцировало яростную враждебность по отношению к европейским торговцам, которая продолжалась почти три десятилетия[209].

Однако португальцы посвятили время, проведенное в Кантоне, не только разрушению отношений между двумя цивилизациями, и группа людей, вернувшихся в Португалию в 1520 году, привезла с собой любопытные артефакты и сведения. Дамиан присутствовал при дворе в Эворе во время доклада путешественников о Востоке. Они привезли с собой книги о китайских ритуалах и картины с изображениями китайских богов, включая книгу о принце, который покинул дворец ради религиозной жизни, столь невероятно праведной, что он обрел чудесные способности – фрагментарное описание жизни Сиддхартхи Гаутамы, который благодаря своей великой добродетели станет Буддой. На самом деле европейцам уже была известна версия этой истории, изложенная в популярном средневековом романе об Иосафате (искажение слова «бодхисатва»), который дошел до нас по Шелковому пути, хотя в пересказе она оказалась настолько искаженной, что ее восточное происхождение признали лишь позднее. Однако куда ценнее оказались сообщения о ярмарках в Гуанчжоу, где продавали шелк, а также о высоком спросе на японское серебро. Это было как раз то, что требовалось португальцам: и Япония, и Китай запретили торговлю между собой, а следовательно, у третьей стороны возникла возможность выступить в роли посредника. Франциск Ксаверий и иезуиты появились в Японии в конце 1540-х годов, затем последовали торговые экспедиции, и к 1550-м годам португальские отношения с Китаем настолько наладились, что можно было вновь затронуть идею создания торговой фактории около Кантона. Долгожданную концессию предоставили в 1554 году, причем иезуиты утверждали, что она стала чудесным результатом смерти Франциска Ксаверия, произошедшей у самого Китая. Экспедиция 1557 года, к которой, судя по всему, относилась должность Камоэнса, основала первую португальскую факторию в Макао – в устье Чжуцзян (Жемчужной реки), где она впадает в Южно-Китайское море чуть ниже Гуанчжоу[210].

Путь в Макао кратко описан в «Лузиадах», причем Камоэнс отмечает скудность информации, с помощью которой европейцы пытались поддерживать порядок в регионе. Корабли шли по Малаккскому проливу, оставляя справа остров Суматра, который, по мнению некоторых, когда-то составлял часть материка, являясь той самой областью, которую античные географы называли Aurea Chersonesus (Золотой полуостров)[211], и служил одним из источников легендарных богатств библейского царя Соломона. Они обогнули юг полуострова около Сингапура, где побережье изгибается в сторону королевства Сиам, главная река которого, как считалось, берет начало в чудесном озере Чиангмай, добраться до него можно, лишь преодолев болота, где властвуют птицы, а затем горный хребет, где обитают дикие звери. Направляясь на восток, корабли прошли южнее того места, где дельта Меконга отделяла Камбоджу от Чампы, страны благоухающих лесов, и Кохинхины – португальского названия государства Дай Вьет[212] (Великий Вьет), за которым уже начиналась гордая империя, славная неисчислимыми землями и несметными богатствами, простирающая господство от яростных тропиков до северного полярного круга: Китай.

С самого начала европейцев интересовало, каким образом Китай умудрялся быть одновременно и безграничным, и полностью закрытым. Португальцы лезли из кожи вон, чтобы заполучить китайские карты и книги, и даже нашли переводчика, которого привезли в Лиссабон, чтобы он помог им разобраться в этих документах; однако они начинали практически с нуля, и поэтому прогресс в постижении китайской географии и культуры шел очень медленно. Впрочем, никакого переводчика не требовалось, чтобы увидеть Стену, которая четко обозначалась на этих картах, часто упоминалась в сообщениях европейцев о Китае, и которую Камоэнс в изумленных выражениях описывал в «Лузиадах»:

Взор обрати к стене ты необъятной,

Что две державы мощных разделяет.

Власть короля она с красой отрадной

Его смиренным подданным являет[213].

Маловероятно, чтобы Камоэнс когда-либо видел Стену, поскольку европейская деятельность в основном ограничивалась теми портовыми городами, которые были открыты для иностранцев, однако идея барьера, отгораживающего империю от внешнего мира, надолго закрепилась в западном воображении[214].

Если учесть сложность проникновения вглубь Китая (португальцев пускали не дальше Гуанчжоу), то становится понятно, почему их знакомство