Плоское лицо Гуни посетил отблеск разума. Огромная ручища,сжимавшая Ваньке горло, разжалась.

– Хаос убьет ее!.. Гробыня должна молчать! Спаси ее!

Гуня шагнул к Склеповой, сгреб, прижал к полу. Даже могучемуГуне это стоило немалых усилий. Гробыня вырывалась как безумная, бодалась, билаего локтями, коленями. Когда Гломов зажал ей ладонью рот, попыталась отгрызтьему мизинец.

Гуня навалился.

Даже с зажатым ртом Гробыня пыталась рваться и повторятьимена. Однако в таком положении повторять их правильно она уже не могла.Сбилась, запуталась в звуках и вдруг прекратила вырываться. Всхлипнула. Сталажадно дышать через нос. Уже вполне осмысленно оцарапала Гуне нос.

– Отпусти ее! Ты ее задушишь! – сказала Таня.

– Уже можно?

– Да.

Гуня осторожно оторвал ладонь от губ Склеповой. Сбоку, намясистой части ладони, был глубокий укус с отпечатавшимися зубами.

– Просто как на карту стоматолога, – заметил Ягун.

– Гы! – сказал Гуня задумчиво, созерцая, как раназатягивается на глазах.

Все-таки способность к регенерации великая вещь. Этот миртак дальновидно устроен, что выгоднее иметь одну крепкую, удобную для таранаголову, чем десять умных.

Гробыня встала. Обнаружила, что из носа капает кровь, иозабоченно задрала к потолку голову.

– Вы что, озверели? А лицензия на удушение девушек увас есть? – поинтересовалась она деловито.

– Ты хоть что-нибудь помнишь? – спросила Таня.

Склепова задумалась.

– Я помню, что ты меня дико раздражала лет пятьназад, – сказала она.

– А как была в сознании у Поклепа, помнишь?

Продолжая держать голову задранной, чтобы кровь пересталатечь, Гробыня скосила на Таню глаза.

– Я там была? Как все запущено!..

Таня подошла к столу и осторожно вытащила из куриного сердцаперстень Феофила Гроттера. Она ожидала упреков, ругани на латыни – всех милыхпроявлений прекрасного характера дедушки. Ничего подобного! Никогда прежде онане видела свой перстень таким довольным. Перстень выбрасывал красную искручерез две зеленых, что-то бубнил и сиял, как новый пятак.

Капли крови, попадавшие на него, перстень впитывал сизумляющей торопливостью.

– Дедушка, а дедушка! Ты уверен, что невурдалак? – спросила Таня ласково.

– O, si sic omnia![2] – отвечал Феофил мечтательно. Егоскрипящий как тележная ось голос приобрел небывалую бархатистость.

С беспокойством поглядывая на перстень, Таня вернула его напалец.

– В чужом сознании находиться неприятно, особенно когданыряешь туда полностью. Я не запомнила деталей, только ощущения. Как в киселеплаваешь, а вокруг образы, хаос эмоций, страхи. Словно копошишься в мешке собрезками цветной бумаги, – задумчиво произнесла Склепова. – Так чтоя выудила, колитесь?

– В центре темницы непроницаемая завеса. Как онавозможна в пространстве, где нет магии, непонятно. Но она там есть. С тойстороны завесы кто-то повторяет имена духов хаоса. Вот и все, что тывыудила, – сказал Ягун.

– Прекрасная тема для передачки! «Маги, магвочки ивсякая магвочь! С вами снова я, ваша любимая Склеппи, которую мерзкая Грызианкадержит на вторых ролях, хотя сама кошка драная и мизинца ее не стоит! В школеТибидохс вызывают духов хаоса, и все это в двух шагах от Жутких Ворот! Кудысмотрит общая общественность, когда волшебные волшебники творят свойбеспредельный беспредел?» – затараторила Гробыня.

– Склепова, ты отравлена тележурналистикой! –убежденно заявил Ягун.

– Что, завидуешь, комментатор, что тебе яда не хватило?Ладно, проехали! Гуня, сколько времени? Долго я просидела внутри Поклепа?

Гуня взглянул на треснутые командирские часы, которые всерьезных схватках он нередко использовал как кастет.

– Час ночи!

Таня вздрогнула и кинулась к окну. Крыша Башни Призраковвидна была как на ладони. Тане почудилось, она увидела мелькнувший на крышеголубоватый огонек.

Гробыня зевнула.

– У тебя много слов-паразитов, Гуня! Да и сам ты, еслиразобраться, паразит!.. Почеши мне между лопатками, пожалуйста. Почему-товсегда, когда я ругаю Гломова, у меня чешется спина. Может, Гуня сильный магили это голос совести? Ну там: «Опоздала на электричку. Нет денег на такси.Ночью дома не ждите. Ваша совесть».

Таня поклялась себе, что больше не посмотрит в окно.Невольно она бросила взгляд на Ваньку, желая окончательно убедиться, что накрыше не он. Ванька стоял рядом и водил пальцем по фигуркам зверей, вырезаннымна стене.

– Художник хорошо представляет анатомию драконов, а вотсо слонами у него напряг, – сказал он.

«Я никуда не пойду! Пусть мерзнет там всю ночь, если онбольной на голову», – решила Таня и тотчас уверилась, что так и поступит.Однако – а Таня никогда себя не обманывала – в мысли, что Бейбарсов будетсидеть на крыше всю ночь и ждать, было что-то довольно приятное.

«Его могут засечь вампиры. Они где-то здесь. У них«Раздиратель некромагов», – постучалась в сознание Тани еще одна мысль.

– Что-то случилось? – спросил Ванька, оборачиваясь.У него был особый дар: он всегда безошибочно улавливал настроение Тани.

– Нет. А почему ты решил, что что-тослучилось?.. – нервно спросила Таня.

– Ты уже минуту выщипываешь свой свитер!

Таня недоверчиво уставилась на свои пальцы. Пол у ее ног былвесь усыпан комками шерсти.

– Он был какой-то неравномерно пушистый! Меня этораздражало.

– Зато теперь он местами лысый, – сказал Ванька.

– А, ну да… Ну все, до завтра! Я хочу спать! –Таня торопливо выскользнула наружу.

Огонек на крыше Башни Призраков продолжал призывно мерцать.