Гуня уставился на него выпуклыми крокодильими глазами.

– Я работаю у нее молодым человеком. Если Склепа чегосказала – надо выполнять. Шагать – значит шагать. Молчать – значитмолчать, – тоном преданного служаки произнес он.

Таня быстро взглянула на циферблат. Стрелки, до того ленивообвисшие, как усы у валаха, под ее взглядом неохотно пробудились и показалиполовину десятого. До времени, указанного в записке, оставалось три часа.

По пути им встретилась Верка Попугаева. Стеная какНедолеченная Дама, она пробиралась вдоль стены в направлении магпункта. Нос еебыл красен. Глаза слезились.

– Не подходите ко мне! Я – пчччи! – пчихаю! –крикнула она, замахав на Таню руками.

– И что теперь, повеситься? От гриппа есть кучаработающих заклинаний, – резонно сказала Таня.

– Это не обычный грипп! У меня заразный сглаз нанеприятности! – страдальчески моргая опухшими глазами, пожаловалась Верка.

– Это еще как?

– Все скверное, что происходит в Тибидохсе, происходитс моим участием! Если на кого-то упала люстра, можете не спрашивать на кого –на меня! Если у кого-то аллергия, то у меня! Если кто-то отравился, это тоже я!Если на кого-то всем плевать – на меня! Это все из-за Великой Зуби, уж я-то недура!

Едва Верка успела возвести на Великую Зуби новое обвинение,как ее потряс очередной чих. Зажав ладонью рот, Верка поспешно скрылась вгалерее, ведущей к магпункту.

– Хм… Я почему-то думал, что Ве-Зу преподает защиту отсглазов! – философски сказал Ягун, благоразумно не называя полного имени.

– Canalius nascitur, non fit,[1] – проворчалперстень Феофила Гроттера.

У ворчливого старикашки, некогда ухитрившегося вызвать надуэль самого Древнира, на всех был зуб.

Гуня решительно протопал по галерее, поднялся по невзрачнойлесенке, молча сунул караульному циклопу баранью ногу, которую тот так же молчапринял, и Таня внезапно поняла, где они. У бывшей лаборатории профессораКлоппа. Отсюда любящий дешевые эффекты профессор обычно спускался в класс вкрысиной жилетке, с неизменной ложкой на цепочке.

Это было тесное, загроможденное помещение. На полках строембраво пузатились бесконечные банки, подписанные корявым, с нестандартным левымнаклоном почерком профессора: «Сушеные волчьи глаза», «Щитовидная железаведьмы», «Когти гарпий», «Соскоб железа с меча вещего Олега», «Эликсир тоски»,«Песок из пустыни Гоби», «Молочные зубы циклопа», «Разочарование клерка,которому не дали годовую премию».

Посреди комнаты на столе горела единственная свеча.

– Ну наконец! Я чуть не сдохла! Вы что, на черепахеехали? – нетерпеливо спросила Гробыня, метавшаяся из угла в угол.

– Привет Глупыням Клеповым! – приветствовалГробыню Ягун.

– Молчи, Бабский Ягун! – одернула егоГробыня. – Что еще за вопли из санузла? Бунт в клетке с хомячками?Восстание бешеных попугайчиков?

– Склепова, я тебя умоляю: не прикидывайся стервой! Ато я решу, что ты идеалистка, – сказал Ягун, морщась.

– Это как? – растерялась Гробыня.

– В девятнадцать лет девушке не положено быть стервой.Все девятнадцатилетние стервочки к тридцати становятся хроническимиидеалистками. И наоборот. Мне бабуся сказала. Типа ссылка на авторитетныйисточник, – пояснил Ягун.

Гробыня досадливо дернула плечом.

– Хватит болтать! – энергично сказала она. –Сегодня я трижды пыталась проникнуть в подвал Башни Призраков. С каждым разомсо мной церемонились все меньше, хотя я была сама вежливость и очарование. Втретий раз Поклеп вообще приказал циклопам меня вывести. Меня, которая принеслаему чашечку кофе почти без снотворного! О чем это говорит?

– Что ты конкретно достала преподов. Тебя скоровыставят из Тибидохса и заблокируют Гардарику на вход.

– Нет. Это говорит о том, что преподам есть чтоскрывать, а это наглость. Заставлять молодую и красивую девушку страдать отлюбопытства – это, дорогие мои, неприкрытый садизм. Проникнуть в темницу нетникакого шанса. Стены непроницаемы для магии, а внутри она невозможна. Налестнице четыре идиота с дубинами. Плюс два преподавателя постоянно находятсявнутри комнаты. Если стучишь – выходит всегда один, другой остается внутри.

– Значит – тупик? – спросила Таня.

Гробыня таинственно улыбнулась.

– Ну почему же тупик, дорогая Гротти? А как же нашдевиз, что нет ничего вудее вуду?

Таня скривилась. Любой светлый маг испытывает невольнуюбрезгливость, когда слышит слово «вуду». Другое дело маг темный, не слишкомщепетильный в выборе средств.

– Ты же говоришь, там внутри магия невозможна?

– Магия – нет. Но подключиться к зрению Поклепа иувидеть то, что видит он, – почему бы и нет? В магии вуду есть забавнейшиеритуальчики, – Гробыня в предвкушении потерла руки.

– Ну а мы тебе зачем? – спросил Ванька.

– Гуня, давай куриные сердца! – Гробыня разложилаптичьи сердца вокруг горящей свечи и потребовала у Тани, Ваньки и Ягуна ихперстни. – Только умоляю, не надо сквалыжничать! Ничего с вашими колечкамине станет! Я помещу их внутрь сердец, а когда закончу ритуал, можете забиратьваши цацки.

– А у вас что, своих перстней нет? – спросил Ягунподозрительно.

Гробыня пожала плечами.

– Читать надо не только про пылесосы, киса! Эта мерзкаямагия вуду так устроена, что отрицает бескорыстные движения души у темныхмагов. А раз так, то оплачивать всякий ритуал приходится двумя годами жизни.Нет, ну не гадость, а? Я что, не могу сделать ничего просто так, без заднеймысли?

Таня засмеялась. Большинство темных магов считают себябелыми и пушистыми, а движения своей души благородными. Самообман и ханжество –это как газ и нефть. Когда они закончатся, мраку нечем будет заправлять своючихающую машину.

– Конечно, можешь, – заверила Таня Гробыню, чтобыне огорчать ее. – А мы не потеряем по два года жизни, если отдадим тебекольца?

Склепова мотнула головой.

– Нет. Вам, светленьким, проще. Ваши заявкиоплачиваются по особому тарифу. Если перстни будут ваши, а ритуал станупроводить я – все пройдет как по маслу. Мы одурачим и вуду, и защиту темницы.

– Это серьезно, что ли, про особый тариф?