Тихим голосом он сказал Слово, и на краешке берестывспыхнула искорка, взвился дымок. Олег положил сверху тонких щепочек, подул, икрасное пламя жадно охватило новую добычу.

Когда раскрасневшаяся Гульча подошла к костру, на треногеуже кипел котел, поднимался вкусный ароматный пар. Пещерник помешивал длиннойложкой, зачерпывал, отхлебывал, добавлял щепотки трав, корешков. Медом иакридами, подумала Гульча мстительно. Пещерник! Такого бугая теми акридамикормить, которые желуди жрут.

Очаровательно улыбаясь, девушка подсела к огню. Олег островзглянул ей в глаза, снял котел с огня. Гульча вытащила из за голенища ложку,подумала твердо, что сегодня она обязательно затащит этого угрюмого пещерника впостель. Цветы пахнут одуряюще, воздух неподвижен, на смену дневным цветамраскрылись ночные, а их запах еще гущеколдовской, сумасшедший...

Она сама постелила турью шкуру, сложила веточки ближе, чтобыв случае нужды бросать в огонь лежа. Пещерник некоторое время молился своимязыческим богам, повернувшись на восток, лицо его было печальным. Гульчамгновенно прониклась жалостью, поклялась себе быть с ним нежной и послушной онтак много страдал, судя по его печальным глазам, возможно, даже из за женщин.Она докажет ему, что не все женщины такие, что даже если его обманывали многораз, то все равно не надо зарекаться. Ведь вера язычников ничего подобного незапрещает...

Олег неслышно опустился рядом с нею, лег навзничь, забросилмогучие руки за голову. Он не накрылся, и Гульча завороженно засмотрелась набожью коровку, что бежала, часто перебирая лапками, по его мощной груди,застревая в густых волосах. У нее была красная спинка с черными точками.Коровка трижды меняла направление, останавливалась, терла щеточки на голове.Гульча извертелась, дважды приподнимала голову, намереваясь как бы во снеположить ее на грудь пещернику, но проклятое насекомое не убиралось, а Гульчане была уверена, что пещерник не возмутится, если она прибьет букашку. НаВостоке пещерники и вовсе метут перед собой землю вениками, чтобы не раздавитькакого нибудь жучка...

Олег начал проваливаться в сон, как вдруг ощутил чужоеприсутствие. Чье-то сознание недоброе, враждебное искало его, пыталосьопределить его стоянку. Он вздрогнул, напрягся, сбрасывая усталое расслабление,и чужое сознание отпрянуло, ударившись о незримый забор, но тут же возобновилонатиск, уже откровенно ощупывая его мозг, пытаясь сжать в незримом кулаке егосердце.

Он с трудом поднялся на колени, хватая ртом воздух. Сердцестучало бешено, испуганно. На фоне неба мелькнуло бледное лицо Гульчи. Это неСемеро Тайных. Их прикосновение светлое, легкое. Сейчас чувствовалось свирепоеЗлонещадное, сильное!

Встревоженный голос Гульчачак прорвался сквозь стену:

— Что то случилось?.. Ты слишком возбужденный какойто... Прими это легче. У тебя был большой перерыв, но не волнуйся, все будетхорошо...

— Да да, хорошо, — ответил он сипло, горлоповиновалось с трудом.

— Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо...

— Все?.. Поднимайся, быстро!

Она с готовностью вскочила стройная, юная, красные лучизаходящего солнца ярко осветили ее нагую фигурку, широко распахнутые в ожиданииглаза. Пухлые губы зовуще приоткрылись.

— Быстро на коня, — велел Олег хрипло. Его шатало,он чувствовал, что его глаза пучит, а лицо само собой перекашивается в гримасе.

Она удивилась, но послушно бросилась к пасущимся неподалекуконям, вспрыгнула на своего вороного. Обернувшись, смотрела удивленнымиглазами, но покорно молчала.

Олег сгреб пожитки, вылил остатки еды, сунул котел в мешок.Не было сил затоптать костер, и он выплеснул на багровые угли обе баклажкиводы. Зашипело, взвился белый пар.

Он забросил мешок на запасного коня, спросил Гульчу:

— Так и поедешь? Голой?

В темных зрачках девушки вспыхнула зеленая искорка:

— Ты хочешь... чтобы мы сейчас уехали?

— А чего ж тогда ты на коне?

Она помолчала, ответила тихо:

— Я думала, ты знаешь...

Когда она, одетая и застегнутая на все пряжки, сновазапрыгнула на вороного, Олег сразу пустил коня в галоп. Сумерки опускалисьбыстро, от деревьев побежали угольно-черные тени, подминая и пожирая траву икусты, но до наступления полной тьмы он изо всех сил старался убраться как можнодальше от опасного места.

Гульча спросила глухо, не поворачивая к нему головы:

— Что случилось? Что за нелепая борьба с самим собой?

— Я неверно зажег костер, — ответил Олег.

Она покосилась на него, лицо пещерника было решительным. Ееначал захлестывать гнев, она проговорила с трудом:

— Ты снялся со стоянки... из-за неверно выполненногоритуала?

— Я пещерник, — напомнил он. — Для меня этоважно.

Они неслись в наступающую ночь. Олег чувствовал холод всердце. Его знобило. Расплата за лень! Разжег бы костер ударом кремня, спал быспокойно. А призвал на помощь магию — его услышали все волхвы на сотни верст, асильнейшие из них — и на краю света. Сейчас все, владеющие магией, знают, гдеон находится! В том числе и те, кто люто ненавидит его, кто следит за ним.Странно! Он был уверен, что врагов у него не осталось.

Уже в полной тьме, когда они скакали под ночными звездами, алунный свет серебрил высокую траву, Олег увидел вырастающую темную стену,сказал напряженно:

— Туда, к деревьям! Переночуем под ветками.

— Боишься, что на тебя упадет черепаха, как наСократа? — спросила Гульчачак язвительно.

Он промолчал, и она подумала, устыдившись, что варвар неможет знать этого славного имени.

Спешившись на опушке, Олег ввел коней под раскидистые ветвидуба, что рос в сотне шагов от опушки, расседлал, привязал к мордам торбы совсом. Гульча уже без понуканий собрала в потемках хворост, всякий раз поднимаявизг, когда пальцы в темноте хватали вместо гладкого сучка скользкую лягушку.Олег разжег огонь двумя могучими ударами кресала по огниву. Когда костерразгорелся, они долго сидели бок о бок, глядя в меняющееся пламя.

— Ты волхв, ставший пещерником, — медленно сказалаГульча. — Такие волхвы достигают великой мощи, мне говорил брат.

Она впервые после бегства из горящего града обров упомянулабрата. Олег поморщился:

— Одни достигают, другие нет... В любом случае, подлоедело — быть волхвом.

Она смотрела с удивлением. Олег сказал терпеливо:

— Человек ценит свободу. Идет на любые муки, даже самуходит из жизни, но добровольно не идет в рабство. Волховство, магия,чародейство — рабство худшего свойства: рабство духа. Чудеса совершаются поволе богов, а сами волхвы не знают, как и почему. Любые обряды становятсяунизительными, если смысла не знаешь, а повторять надо. Совестливые уходятсразу. Другие держатся подольше. Я сам, к стыду своему, продержался долго...