— Артем, открой для дам шампанское, — попросила Мария.

Бесшумно откупорив бутылку, я разлил по бокалам искристое вино. Мария подняла праздничный тост:

— Ну… хоть сегодня и не первый день праздника, все равно — за Рождество Христово!

Все чокнулись. Кирилл единым духом осушил свой бокал и, по-молодецки крякнув, поставил на стол. Остальные отпили по глотку и принялись за еду. Ели молча. Слышались только тихое постукивание вилок да чавканье отца Кирилла. Искоса погладывая на него, я подумал: «Как-то странно: мудрый отец Кирилл выпил. Он же за рулем!»

Через несколько минут тепло от коньяка, приятно разогрев мои внутренности, разлилось по всему телу. Все захмелели, и общая обстановка потеплела. Я предложил тост за знакомство, и женщины активно его поддержали. Потом слово взяла Алла Ивановна. Она долго говорила о Марии, о том, какая она искусная, аккуратная и чистоплотная хозяйка, любящая мать и одна из немногих свекровей, которую обожает невестка, что в ней самим Господом заложены качества верной и преданной жены, что мы с нею великолепная пара, и наши судьбы соприкоснулись по предначертанию свыше. Отец Кирилл при этом, взяв из стоящей на столе коробочки зубочистку, ковырял в зубах и, откинувшись на спинку стула, согласно кивал и поддакивал. Поддерживая наши тосты, он поднимал рюмку с компотом, пригубливал одновременно со всеми и тихо ставил на стол.

Раскрасневшаяся Мария принесла на большущем блюде румяного гуся с пылу с жару, художественно обложенного жареной картошкой, петрушкой и зеленым горошком. Интересно, как она добивается столь аппетитного аромата этого типично рождественского блюда? Я с восхищением наблюдал за действиями Марии. Ловко орудуя ножом и вилкой, она аккуратно отрезала от гуся порционные куски и раскладывала по тарелкам.

— Мария, мне больше не клади — я уже сыт. Вот компота хлебну, пожалуй, — пробасил отец Кирилл, отодвинув тарелку, и наполнил свой бокал компотом.

— Ну, под такую закуску просто грех не выпить, — сказал я, подняв рюмку с остатком коньяка на донце. — Отец Кирилл, Вы один тоста не поднимали. Скажите пару слов, что ли.

Священник отрицательно покачал головой. Поднялась Алла Ивановна.

— Тогда я к уже сказанному кое-что добавлю с Вашего позволения. Мне всегда было приятно посещать Мариин дом. Здесь постоянно поддерживается образцовый порядок, тепло, уют, и рады всякому гостю. В этом доме навечно поселились добро, отзывчивость, искренность, радушие и божья благодать. Появление в этом доме Артема Тимофеича приумножило все эти качества. Предлагаю тост за прочный и вечный союз этих прекрасных людей. Аминь!

Сладкий стол был так же богат и вкусен. Пили кто чай, кто кофе. Увлеченно беседовали о росте цен на базаре, о вздорожании жизни вообще, о деградации нравов и духовном оскудении молодежи. Отец Кирилл говорил мало, в основном слушал, иногда вставляя свое веское слово. При этом его опаленное войной лицо, по-солдафонски суровое и строгое, оставалось непроницаемым, не выражало ни малейшего признака каких-либо эмоций. Я никак не мог понять, то ли его эмоциональная сфера была исключительно бедной, то ли за годы нелегкой армейской службы он научился так искусно скрывать свои чувства.

Когда праздничный обед был окончен, отец Кирилл встал, сложив перед грудью ладони, и замер, воздев очи горе. Женщины тут же поспешно приняли эту молельную позу, и когда я, глядя на них, сделал то же самое, отец Кирилл, отчеканивая каждое слово, прогремел:

— Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ; не лиши нас и небесного твоего царствия, но яко посреде учеников твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас. Аминь.

Его зычный металлический голос действовал на меня угнетающе. Казалось, что я слушаю не слова благодарственной молитвы, а какое-то положение воинского устава или боевой приказ полкового командира.

После слова «аминь» я перекрестился, и священник, как и накануне, стрельнул в меня уничтожающим взглядом и молча сел.

Женщины принялись убирать и мыть посуду, а мы с Кириллом расположились в креслах наискосок друг от друга. Глядя на меня в упор, он бесцеремонно ковырял в зубах, сплевывая на пол извлеченные остатки пищи. Я первым нарушил молчание.

— Мария мне сказала, что Вы, отче, были боевым офицером. — Он недовольно хмыкнул, но меня не перебил. — Скажите, пожалуйста, как Вы преодолели столь длинную дистанцию с перпятствиями: от военнослужащего до священника?

Кирилл ответил не сразу. Он выдержал паузу, посмотрел мне в глаза немигающим взглядом, потом заговорил:

— Сразу видно, что Вы никогда не служили в армии, тем более не были в бою. В сражении, как нигде, ощущаешь близость присутствия Господа, его защиту и воздаяние по делам твоим. Еще раньше, будучи воинствующим атеистом, я много раз оказывался в таких переделках, что наверняка должен был погибнуть. Но всякий раз выходил из боя живым и почти невредимым. Сначала я думал, что это просто совпадения. Но когда подобных случаев накопилось много-премного, до меня вдруг дошло, что столько благоприятных стечений обстоятельств, тем более подряд, ни в какую статистику не укладывается. Стало ясно, что какая-то высшая сила меня охраняет, бережет для чего-то.

— Но ведь не Вы один пережили такое. Я, например, знаю нескольких людей, испытавших на себе нечто подобное. Однако после этого они не пошли в священники, а так же, как и раньше, трудятся на мирском поприще.

— Дорогой Артем Тимофеич, вряд ли кто-нибудь из тех людей, которых Вы имеете в виду, прошел через то же горнило, что и я, и при этом остался жив. Мой последний бой был подобен аду. Нас окружили «духи» — и давай!.. И давай садить! — в такт этим словам он взмахивал кулаком, словно бил кого-то изо всех сил. — Лупили из минометов, гранатометов, крупнокалиберных пулеметов… Воздух вокруг горел! Мой друг Володя Чупров упал возле меня на дно окопа в голову раненый. Я бросил автомат, чтоб ему первую помощь оказать, а тут «дух», сволочь!.. На бруствере появился… Стоит, улыбается в свою косматую бороду и держит, падла, гранату над головой… Вижу — до автомата не дотянуться… не успею… Ну, думаю, все! Все, б….! Закрыл глаза и слышу: «Аллаху акба-а-ар!», и — взрыв, как гром! Граната рванула.

Он достал из кармана белоснежный носовой платок и промокнул лоб, щеки, шею.

— Хорошо, что возле места взрыва ящик из-под боеприпасов стоймя стоял — прикрыл меня. А то бы всего в куски разнесло. Меня как самосвал сшиб. Контузило. Оглушило… Левым ухом с тех пор совсем не слышу. Осколком по щеке резануло… Поднял я голову — никого. Тронул щеку — одни