тряпки болтаются, — он коснулся шрама на лице и зашелся нервным кашлем. Щека непроизвольно задергалась в нервном тике, потом успокоилась. — Кровищи кругом — лужи стоят. Хотел автомат схватить, да отключился… от боли, наверное. Прихожу в себя — меня в вертушку несут… А там сразу медики заработали, и я опять сознание потерял. Уже в госпитале оклемался. Откуда, думаю, вдруг вертушка взялась?

Он замолк, тяжело дыша и устремив взгляд в никуда. На его перекошенном лице двигались желваки. Немного отдышавшись, он снова заговорил.

— Как мне потом рассказали, неожиданно прилетели наши вертушки. Без вызова. И атаковали позиции «духов». Вс-с-сё, говорят, выжгли. Н-ни один гад не ушел… Собрались уж они было улетать, как вдруг какой-то солдатик сказал: «Вон, в окопе кто-то шевелится». Это я в конвульсиях бился. Остальные все до единого погибли. Медики не сомневались, что и я не выживу. Всего иссеченного вдоль и поперек, меня сто раз разрезали и заштопали. И вот, будучи уже почти на том свете, я пораскинул кое-как уцелевшими мозгами и понял, что все это неспроста. Значит, я зачем-то кому-то нужен еще на этой земле. Зачем же, думаю? И тут мне стало как день ясно — чтобы заблудшие души спасать, на путь праведный наставлять. Поднимусь, мыслю, — буду только Господу служить. И сразу облегчение почувствовал. Как по волшебству. С того мгновения не по дням, а по часам на поправку пошел.

Умолкнув на несколько секунд, он мельком взглянул на часы и продолжил:

— А тут и Горбачев к власти пришел, перестройку затеял. Мы из Афгана ушли, Союз рассыпался, и я рапорт об увольнении из вооруженных сил подал. Сразу после дембеля в семинарию поступил. Не без проблем, конечно. Окончил с успехом, приходец получил. Вот так, дорогой Артем, я и стал священником. Притом, как видите, не по своей воле, а по божией, — подняв указательный палец, он потряс им. — По повелению свыше! У каждого свой путь к Господу.

— Скажите, отче, а какой Вы конфессии? — задал я, давно меня мучивший, вопрос.

Сверкнув глазами, он резко ответил:

— Хри-сти-ан-ской!

— Ну, знаете ли… И православные, и католики, и баптисты, и мормоны, и многие другие церкви суть тоже христианские.

— У нас истинно христианская церковь!

— Гм… Какая же конфессия не считает себя истинной, единственно правильной? Скажите, а кто возглавляет Вашу церковь?

— Я! Лично я! Вас устраивает?

— Как сказать… Какую же Вы семинарию закончили, и кто Вас рукополагал, позвольте спросить?

— Вы что, меня допрашиваете или как? — Он снова в который раз окинул меня уничтожающим взглядом. — Это не секрет, семинария была православная. И рукополагал меня владыка Феофил. Но я, увидев, что творится в нашей и других епархиях, отрекся от их церкви.

— Интересно, отчего же? — искренне удивился я.

— А оттого, что там больше не пребывает благодать Духа Святаго!

— Почему? На основании каких фактов Вы так думаете? Это, знаете ли, слишком серьезное заявление.

— Да уж серьезнее некуда. Потому что убедился в этом воочию. Увидел среди клира священно-монашеского стяжательство, чудовищную алчность, эгоизм, зависть, потрясающую распущенность, карьеризм, кляузничество, клеветничество, навязчивое кликушество, безудержное пьянство, чревоугодие, воровство и еще множество пороков. В миру, пожалуй, этого меньше. Есть, конечно, среди православных священнослужителей люди благочестивые, искренние, самоотверженные, но их так мало! Таких унижают, оскорбляют, ноги о них вытирают.

— Да что здесь удивительного? — сказал я. — Истинных приверженцев своего дела, мне кажется, всегда было мало во всех сферах человеческой деятельности. Тем не менее, только на этих людях все и держится. Именно на них паразитируют многочисленные дутые, чванливые авторитеты и, в первую очередь, начальство. Люди, наделенные полномочиями власти и пробивной силой, присваивают себе результаты трудов истинных приверженцев своего дела, энтузиастов, которых держат «под лавкой», время от времени подкармливая мелочными подачками. Как видно, и церковь — любая — тоже в этом плане не исключение.

— Верно! А ведь она должна быть образцом, примером человеческих взаимоотношений в нашем обществе, — поспешил возразить отец Кирилл. — В этом ее истинное предназначение.

— Мне кажется, люди есть люди, и где бы они ни оказались, всюду будут проявляться их определенные слабости и пороки.

— Слушайте, Артем, мне приходилось быть свидетелем того, во что превращаются массы неуправляемых людей, лишенных контроля и ответственности за свои поступки. Общественный опыт свидетельствует о необходимости строгой регламентации действий каждой личности законами, которые обязана блюсти честная и авторитетная власть. А эти законы должна разрабатывать церковь на базе библии. Ибо только библия учитывает природу человека со всеми его наклонностями: благими и порочными, унаследованными от Адама и Евы. И сами священнослужители обязаны в первую очередь неукоснительно соблюдать эти законы. Но если священники поддаются низменным соблазнам и нарушают эти законы, они подлежат немедленному отлучению от христианской церкви и причислению к изгоям общества. К сожалению, таких священников большинство и в официально признанной православной, и в католической, и во всех других нынешних церквях, именующих себя христианскими.

— По идее так. Но ведь они тоже люди со всеми присущими им достоинствами и недостатками. И церковь, как модель общества в миниатюре, по законам диалектики будет оставаться ею в любом случае, как бы кто ни старался ее очистить.

— Только не морочьте мне голову диалектикой. Я в свое время досыта наелся этой тюльки в училище, потом на политзанятиях и всяких там семинарах да конференциях. И в академии в том числе. Церковь должна располагать методами жесткого контроля своих иерархов и надежной возможностью очищения их рядов.

Кирилл прижал пальцы к щеке со шрамом, так как ее снова охватил тик.

— А по-моему, отец Кирилл, это невозможно. Все равно природа свое возьмет.

— Да, да! Она будет брать свое, но церковная общественность должна иметь незыблемый механизм самоочищения и самообновления. А современные церкви, все без исключения, давно его утратили и часто все гнусности собственных деяний преподносят как нечто само собой разумеющееся. Многие высшие духовные чины стали бизнесменами и, позабыв о своей божественной миссии, одержимы ненасытной жаждой прибыли. Они забыли, что такое бескорыстие, человеколюбие и самоотверженность. Приведу простой пример. Был у меня разговор с одним архиереем. Имени его называть не буду, но если понадобится, назову без раздумий. Узнал я, что он спиртным торгует в огромном масштабе, да еще и за рекламу колоссальные деньжищи отваливает. «Как же так, — говорю, — владыко, ведь это грех». Он возмутился: «Какой там грех! Это легальный, вполне законный бизнес! Я же не наркотики распространяю!» А я ему: «Ну а ежели у нас, как, скажем, в Голландии, наркотики легализуют? Вы тогда что, наркодилером станете и заявите, что это не