Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зачем нам история? Какой от нее прок? Потом ее все равно переделают, извратят в пользу власть имущих. Но дело совсем не в этом.
— Тогда в чем? — недоумевал я.
— Какие перспективы ты здесь усматриваешь? Об этом ты думал?
— Да что тут думать? Ну, придут ученые, организуют квалифицированные экспедиции. А власти позаботятся об их подготовке, оснащении, безопасности. Подумают, как колонизовать новооткрытый мир, какую пользу можно из него извлечь для нашей страны.
— То, что ты предлагаешь, конечно, хорошо. А тебе не жаль первозданных лесов, золотых пляжей, непуганых зверей, птиц, рыб? Их же хищнически уничтожат, как это сделали на нашей родной Земле.
На ее лице изобразилась гримаса возмущения, и я про себя отметил, что ей она не идет.
— И что же посоветуешь ты? — поинтересовался я.
— Хочу, чтобы эта прекрасная планета с ее чудесной флорой и фауной осталась заповедной.
— Ну и будет она существовать сама по себе, никому не известная, никому не доступная. Какой толк для человечества? В бесконечной Вселенной таких миров бесчисленное множество, и никто из людей Земли не имеет к ним доступа, не подозревает об их существовании. Нам-то что от этого? — искренне недоумевал я.
— И то верно. Нужно подумать. Здесь требуется какое-то Соломоново решение.
— Да… пожалуй, — согласился я, ибо с такой мыслью трудно было не согласиться.
В гостиную вошла белоснежная кошка, подошла к хозяйке и вспрыгнула на колени.
— Это и есть твоя Мумка?
— Она самая, — ответила Мария, поглаживая кошку.
Та попыталась было заглянуть на стол, но Мария легким движением отвела ее мордочку.
— Мумочка, это нельзя. На стол нельзя. Кушать хочешь, моя хорошая? Сейчас дам. Полежи пока у меня на коленках.
— Красивая кошка, крупная. И такая белоснежная.
— Да, абсолютная блондинка — ни единой небелой шерстинки. И глазищи лазурно-зеленые. Большущие и круглые, как у совы. Люблю животных. А ты?
— Ну, как сказать. Мне нравится, как они ко мне ластятся, люблю их ласкать, кормить, ухаживать за ними. Иногда. Но так, чтобы безумно, души в них не чаять, есть с ними из одной посудины… — я пожал плечами, — это не про меня.
IV
Нежная плоть гвоздик на глазах тускнела и увядала. Зачем, зачем дарить цветы, если этим все равно кончается? Лучше бы они продолжали расти в своем питомнике. Но и там бы они, к сожалению, со временем отцвели и пожухли — ничего нет вечного. А зачем тогда были бы нужны эти питомники?.. Фу, ты! Я вконец запутался в рассуждениях. Но все же странный народ эти женщины: почему они так любят то, что уже через несколько суток превращается в ничто? Но и мы сами в конце концов тоже превратимся в ничто. Пожалуй, цветы просто быстрее нас выполняют свое предназначение.
Мария, в домашнем халате и чистейшем светло-голубом переднике в темно-синюю клетку, внесла тяжелую вазу цветного стекла с букетом красных тюльпанов и водрузила на середину стола. Отойдя на несколько шагов, она пристально осмотрела свою незамысловатую икебану, что-то в ней поправила и, видимо, оставшись довольной, унесла увядшие гвоздики, которые недавно были такими яркими и свежими.
Через минуту она вернулась с посудным полотенцем через плечо.
— Марийка, я изнываю от безделья. Скажи, чем тебе помочь, не то я проявлю собственную инициативу.
— Ну, нет. Только не это. Если мужчина вмешивается в женские дела по своему усмотрению, толку не жди. — Она ловко расставила на столе четыре обеденных прибора, улыбнулась и снисходительно разрешила. — Хочешь, возьми это полотенце и протри посуду.
Мария убежала хлопотать дальше на кухне. Послышались веселое постукивание кастрюль, хлопанье дверцы духовки и шум льющейся из крана воды. А я принялся старательно протирать и без того сверкающие тарелки, рюмки и бокалы, тяжелые мельхиоровые вилки и ложки — все, как ресторанное. Протерев на совесть посуду, я пришел на кухню.
— Чем еще помочь?
— Пока ничем. Главное — не мешать мне дело делать.
— Если я здесь посижу — не помешаю?
— Думаю, нет. Сиди, если тебе так хочется.
Мария подошла к плите и стала переворачивать что-то шипящее на сковородке. Я включил было кухонный телевизор, но Мария запротестовала:
— Нет-нет, выключи, пожалуйста. Это мешает мне сосредоточиться. Можешь в спальне себе включить.
— Вон ты как строго к кухонным делам подходишь. Тогда скажи хотя бы, кого ты пригласила в гости.
— Придет одна степенная супружеская пара.
— И кто же они такие, что ты решила начать с них?
— Что начать?
— Как что? Знакомить меня со своими близкими. Так кто они такие и чем с тобой связаны?
— Это наш священник — отец Кирилл. С супругой.
— Не знаю, право же…
— Что ты не знаешь?
— Не знаю, как себя вести в обществе священника, да еще и с матушкой.
— Очень просто. Я ему много о тебе рассказывала. Вот он и попросил Вас познакомить. В прошлом он военный — то ли полковник, то ли подполковник. Не знаю точно. В Афганистане воевал, десантником был. Супруга его вместе с ним в боях участвовала, связистка по профессии.
— Вон, значит, как. И что ты ему обо мне рассказала?
— Что ты очень умный и воспитанный человек, по профессии инженер-электрик. Рассказала о твоем нынешнем семейном положении, о том, что у нас начали складываться близкие отношения. В общем, как ты и заслуживаешь, только хорошее. Ведь я о тебе ничего плохого не знаю и даже в мыслях не допускаю.
— Больше ничего?
— Ничего. А что?
— Да так… И как же так случилось, что он, боевой офицер, вдруг священником стал?
— Ну, об этом, я думаю, он тебе сам расскажет.
— Становится интересно. И сколько ему лет?
— Пятьдесят недавно исполнилось. Супруге его — сорок шесть. Думаю, Вы все друг другу понравитесь.
— Будем надеяться.
Мария посмотрела на часы.
— Я на три назначила, а уже без пяти. Приедут с минуты на минуту. Он скрупулезно точный, как все военные.
Вскоре за воротами послышалась протяжная автомобильная сирена. Надрывно залаяла Дамка, и Мария выглянула в окно.
— Ну вот, уже приехали!
Накинув на плечи куртку, она выбежала во двор.
Я видел из кухни, как Мария, спешно привязав Дамку, распахнула ворота. На подворье, глухо пыхтя, въехал огромный черный внедорожник и остановился под самым окном, из которого я с любопытством наблюдал за происходящим. Из машины
