Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мария тепло улыбнулась и, взяв мою руку в свою, тихо спросила:
— Но чья, чья же это техника? Кто ее создатели и почему они допустили к ней тебя?
— Не знаю, милая. Я к ней приобщился совершенно случайно и вот — постепенно познаю и ее, и то, что с нею связано.
— Случайно? Ты уверен, что это не было кем-то специально подстроено?
— По-моему, здесь можно быть уверенным на все сто. Никто меня ни к чему не подталкивал, никак и ничем не стимулировал. А шкаф в подвале бабушкиного дома стоит еще со времен немецкой оккупации. Бабушка говорила, что раньше он принадлежал погибшей при бомбежке соседке — Брониславе Яновне Лубенецкой.
— Но кто его изготовил и для чего? Кто и когда им пользовался? С какой целью? Бронислава Яновна, что ли? И когда, в довоенные годы?
Я задумался, потому что этот вопрос задавал себе неоднократно и всякий раз заходил в тупик.
— А вот этих сведений у меня нет. Нужно будет старожилов расспросить, что им известно о бывшей хозяйке шкафа и иже с нею.
— Если хотя бы некоторые из них до сих пор еще живы, что, впрочем, очень маловероятно, — многозначительно добавила Мария.
— Можно с их потомками побеседовать. Быть может, они что-то от старших слышали: необычные случаи какие-нибудь, сплетни и тому подобное.
Ни слова не говоря, Мария встала, по-хозяйски закрыла ставни и задернула шторы. Потом подбросила в камин дров, налила в электрочайник воды и включила в розетку. Через две минуты он зашумел, задребезжал, заклокотал и выключился. А спустя еще пять минут она уже разливала по чашкам ароматный красно-коричневый чай.
— В кухне на полке лимон есть… — сказал я, поднимаясь со стула.
— Сиди, я сама принесу. Кстати, лимон следует в холодильнике держать — сохраняется дольше.
— Не успеет испортиться, тем более что нас теперь двое.
Мария вернулась с лимоном в фарфоровой розетке, аккуратно отрезала два кружочка — прозрачных, аппетитных, как в рекламе, и положила в чашки.
— Ты бы Джека в сени впустил — пусть песик погреется. А если кто чужой во двор заберется, он и отсюда услышит, голос подаст. Мороз ведь градусов пятнадцать, а то и больше.
— Думаю, он не очень замерз — будка утеплена на совесть, я осенью позаботился. Но все равно сейчас приведу — пусть и у него будет праздник.
Увлеченно беседуя, мы выпили по две чашки чая. Мария откинулась на спинку старинного стула и, прикрыв наполовину глаза, сказала:
— Я просто в шоке. Этот шкаф… выход на иную планету… нонсенс какой-то. А ты уверен, что это действительно так?
— Теперь-то уж уверен. А поначалу сомневался, притом еще в большей степени, чем ты сейчас. Даже тридцатишестичасовые сутки не натолкнули меня на истину. Только две луны на небе поставили все на свои места.
— Две луны — представить не могу! Увидеть бы.
— Увидишь еще не раз. Необыкновенное зрелище! Думал, я помешался, и мне это мерещится.
— А я и сейчас так думаю. Мой рассудок отказывается признавать и то, что ты рассказываешь, и даже то, что я уже сама видела.
Мы замолкли и сидели, глядя, как в камине прогорают дрова, превращаясь в тускнеющие угли, подернутые сизой золой. У меня начали стынуть ноги, и я подбросил несколько поленьев. Дотлевающие угли рассыпались каскадом искр, осветив мебель, стены, лицо Марии и отразившись в стеклах буфета и хрустальной посуде. Поленья охватило оранжевое пламя, и на душе посветлело.
Мария заговорила так же внезапно, как и умолкла:
— Понимаешь, Артем… Как-то не понятно… Если это другая планета, то почему там все так же, как здесь, на Земле?
— Ну, уж нет. Там все по-иному. И две луны, и сутки значительно длиннее, да и все остальное тоже не по-нашему.
— По-иному, говоришь? Нет, не скажи. В море там, как и у нас, водятся рыбы. И крабы, и креветки, и раковины. А по воздуху птицы летают, полно мух, комаров, бабочек, цикад и всяких других насекомых. И кусты там, и деревья, и цветы тоже цветут, и грибы после дождя лезут. На камнях я и ящерок видела, а ты говоришь, там и змеи есть. Как же это может быть? Наша Земля и этот мир изолированы друг от друга, и все в них должно быть по-разному. На Земле вон — в Европе живут белые люди, в Африке — чернокожие, в Азии — монголоидные. И звери везде разные.
— Ты, Мария, смешиваешь то, что не смешивается. Как вода и масло. Да, белокожие, чернокожие, краснокожие и прочие, но все они ЛЮДИ. Совершенно одинаковые люди во всем остальном. Так и здесь: рыбы, птицы, крабы, мухи. Но посмотри, как они разительно отличаются от наших, земных. Вспомни хотя бы о монстрах-креветках.
Дрова в камине разгорелись и затрещали. Загудело мощное пламя, и в комнате стало жарко. Мария отодвинулась от огня и повернулась ко мне лицом. В ее глазах мерцали огоньки — отражения каминного пламени, а по лицу и полноватым, оголенным до локтя рукам, бегали золотистые блики.
— Но как это могло случиться — и там, и здесь сформировались подобные виды живых существ? — спросила она, ожидая исчерпывающего ответа.
— Не знаю, милая. Думаю, что тут весь секрет в законах природы, одинаковых во всей Вселенной. В ней всего сто с небольшим элементов таблицы Менделеева. Из них состоят и Солнце, и Луна, и Земля, и падающие на нее метеориты, и звезды, и все галактики, даже самые удаленные. И везде эти элементы образуют одни и те же соединения. Возьми, к примеру, детский «конструктор» — где ни собирай из него машины или другие сооружения, везде они будут очень похожи друг на друга. Как может быть иначе?
— Я говорю не об этих… элементах и их соединениях и не о детских «конструкторах», а о живых существах, — горячо возразила она.
— На здоровье, Мария. Но ведь кристаллы образуются тоже всюду по одним и тем же законам. Возьми, к примеру, поваренную соль, кварц, алмаз. Их кристаллы везде одинаковы. А молекулы органических соединений, включая ДНК, объединяются по тому же принципу, что и в кристаллах. Во всяком случае, подобным образом. Но живые организмы образуются из органических соединений. Кроме того, все организмы построены по принципу золотой пропорции или золотого сечения, что то же самое. Следовательно, жизнь во всех уголках Вселенной должна развиваться по единым законам. И при сходных условиях обитания живые существа должны быть
