Ведь у нас нет никакого выхода, кроме как сидеть и ждать, когда эта гроза кончится. Идти домой сейчас опасно. Сами видите, какие тут молнии сверкают.

— Что же нам делать?

В ее голосе прозвучали тоска и безнадежность, как у осужденной на пожизненное заключение.

— Набраться терпения, сидеть в нашем лагере и ждать, когда распогодится, — сказал я самым оптимистичным тоном, на который только был способен.

— Здесь тоскливо пережидать непогоду. Ни тебе телевизора, ни радио, ни чтива какого-нибудь. Света, и то нет. Как первобытные.

— Теперь мы, Мария Юрьевна, троглодиты, — попробовал я отшутиться.

Скрестив на груди руки, она поежилась.

— Что-то холодно. Просто не верится, что несколько часов тому назад было нестерпимо жарко. Как в топке.

— Ничего, это поправимо. Сейчас мы в нашей спальне разведем костер. Дров здесь предостаточно. Я предвидел подобную ситуацию и собирал их по дороге всякий раз, когда наведывался в лагерь.

— Не угорим?

— Нет, не беспокойтесь. Здесь все продувается легким сквознячком.

Я направился было к куче хвороста, но Мария Юрьевна удержала меня за руку.

— Не нужно костер. Я не люблю, когда один бок поджаривается, а другой леденеет. Так скорее простудишься, чем обогреешься. Лучше под одеялом.

— Воля Ваша. Только одеял у меня недостаточно — по одному на каждого. Так или иначе, придется либо костер разжечь, либо «буржуйку» растопить.

Мы слышали, как за пределами нашего укрытия остервенело хлестал проливной дождь. Раскаты грома были настолько сильны, что казалось, сотрясали не только основания скал, но и сами основы мироздания. Пахло озоном. В полутьме ее глаза сверкали бриллиантовым блеском и будоражили во мне уснувшие было желания. Внезапно она повернулась ко мне лицом, осторожно положила руки на мои плечи и прильнула всеми точками тела. Я притиснул ее к себе и замер в нерешительности, как юноша, парализованный ее возбужденным дыханием. Глядя мне в глаза, она выдохнула в самое мое лицо:

— Ляжем вместе… тогда одеял нам, надеюсь, хватит…

17 декабря 2014 года, среда.

Харьков, Украина.

Конец первой части

Шлюз ІІ

ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ (ЧАСТЬ ВТОРАЯ)

I

Разбудило меня дыхание спящей Марии. Нет, ни в коем случае не храп, а тихое, мерное, глубокое дыхание. Я понял, что выспался, и открыл глаза. Но непроглядная темень не исчезла, а продолжала окутывать все вокруг, как черное покрывало. И тут я вспомнил, что мы находимся в гроте — в моем базовом лагере. Интересно, который сейчас час? Нащупать под боком миниатюрный фонарик труда не составило, и я, заслонив собой Марию, щелкнул кнопкой. Вспыхнул голубоватый свет, казавшийся в густой тьме ослепительно ярким. На часах половина одиннадцатого. Дня или ночи? Припомнив события накануне, я догадался, что по-елизаровски сейчас день. Пора вставать. Осторожно откинув край одеяла, я вознамерился было подняться, но Мария неожиданно обняла меня за плечо и прильнула всем телом.

— Куда ты?.. — сказала она шепотом, словно здесь кто-то мог нас подслушать.

— В Елизарово пол-одиннадцатого. Вставать пора, — ответил я, нежно притиснув ее к себе.

— Зачем?.. Полежи со мной…

— Прости, не могу — по нужде…

— У-у-у… — простонала она, легонько оттолкнув меня.

Освещая дорогу фонариком и обходя лежащие на пути камни, я побрел к выходу. Судя по звонкому птичьему гомону, доносившемуся снаружи, грозы уже и в помине не было.

Я вышел из пещеры на божий свет, где разгоралось мокрое утро. Привыкшие к темноте глаза рефлекторно жмурились от слепящего солнца, и едва они адаптировались, меня поразило великолепие увиденного ландшафта. Под ярко-голубым небесным куполом сияло, обмытое дождем, многоцветное коромысло радуги. Буйствовали травы, кусты и деревья, сочные и влажные после лавинно-проливного дождя. Не успевшие высохнуть, дождевые капли блестели на них, как самоцветы. Многочасовый ливень щедро напоил и омыл растительность. Теперь она сверкала фантастически яркой зеленью. Там и сям из влажной изумрудной травы выглядывали разноцветные шляпки грибов: фарфорово-белые, кроваво-красные, темно-каштановые… Благоухали утренние цветы удивительных колеров, форм и размеров, и их красота буквально завораживала. Некоторые были не больше вишневой косточки, другие в раскрыве превосходили чайные блюдца. Вокруг них роями вились многочисленные пчелы, тяжелые шмели, мелкие птички и еще какие-то создания, напоминающие разномастных летучих мышей. Подобной красы я за всю жизнь не видывал.

Под обрывом грозно клокотали мутные воды вышедшей из берегов реки, неся к морю с бешеной скоростью множество щепок, спутанной в клубки травы, поломанных веток, черные коряги и даже целые деревья, вывороченные с корнями. Одно из них зацепилось кроной за камень и на какое-то время застряло на месте, но страшное течение с шумом развернуло его и понесло дальше — вниз, в лагуну.

С мокрых и скользких скал кое-где сбегали ручьи, образуя у края каньона мелкие водопадики. Уровень воды в реке поднялся настолько, что тропа, ведущая к нашему пляжу, лежала теперь глубоко под бурлящей стремниной. Над ее вскипающей поверхностью носились крикливые птицы, подбирая оглушенную и мертвую рыбу. Среди пенных бурунов и многочисленных водоворотов, где выжить, казалось, в принципе, невозможно, там и сям проворно скользили юркие зверьки, похожие на бобров или выдр, ловко хватая зазевавшихся рыбешек, лягушек, рептилий и прочую мелкую живность.

Пройдя немного вдоль берега вниз по краю обрыва, я повернул назад и у ручья, вытекающего из нашей пещеры, увидел Марию, перескакивающую с камешка на камешек. Прикрывшись от солнца ладонью, она помахала мне рукой.

— Доброе утро! А я думала, ты меня бросил здесь одну.

— Разве можно бросить такую женщину?! Что ты! Тебе известно, что ты очень красива?

— Думаю, ты мне льстишь. Или сугубо субъективно оцениваешь. Где-то я читала, что красота — в глазах смотрящего.

На ее лице ослепительно полыхнула солнечная улыбка.

— Давай подумаем, что нам позавтракать, а потом двинем, наконец, домой.

— Домой? Вынужден тебя разочаровать. В ближайшие три-пять часов это невозможно.

— Почему еще? Гроза кончилась, солнышко… А красотища какая! Ты только посмотри вокруг… Мне это напоминает юность, когда я в группе горных туристов по Кавказу ходила. Только здесь все много красочнее и ярче — как в райских кущах…

Я прервал ее поэтические разглагольствования:

— Путь через верх еще не просох. Там все раскисло, невероятная грязища и мокрющая трава по пояс, если не по грудь. Низом тоже не пройти — река разлилась и затопила дорогу к пляжу и, следовательно, второй путь к нашему дому. Слышишь, как бурлит? До завтра, думаю, не спадет.

— Не может быть! Дорога проходит высоко над водой.

— Сама посмотри, если не веришь. А юность, к сожалению, не возвращается, как по ней ни ностальгируй.

Ответом было молчание. Потом она нежно взяла меня