Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XVII
К православному Сочельнику я доставил в лагерь такой запас продуктов, которого, по моим прикидкам, должно было хватить на двоих не меньше, чем на месяц. Кроме того, привез туда на коляске печку «буржуйку». Правда, поначалу возникли проблемы с ее транспортировкой. Она была тяжела для одного человека. Пришлось ее разобрать и по частям худо-бедно втащить в шлюз, а потом перевезти в лагерь и без особого труда собрать на месте. Мой грот имел высокий свод, но я все же сделал из гофрированной трубы, купленной в хозяйственных рядах елизаровского базара, дымоход и вывел наружу, увенчав сверху жестяным колпаком в форме конуса.
Очень кстати пришлась старенькая полуторная кровать, оставшаяся от покойной тети. Переселившись в елизаровское жилище, я хотел было выставить ее за калитку, чтобы какой-нибудь несчастный бомж сдал в металлолом, но завертелся в текущих делах и совсем о ней забыл. Теперь для обустройства двух относительно комфортных спальных мест в лагере я использовал и ее, и новенькую раскладушку, приобретенную в магазине экспедиционного и туристского снаряжения. Так что к Рождеству мой грот вполне мог, на мой взгляд, служить базой для отдыха и исследования нового загадочного мира.
В тот день я с утра не находил себе места от волнения. Придет или опять найдет уважительную причину? Позвонить? Пожалуй, не стоит. Мария Юрьевна — человек эмоциональный, может воспринять мое беспокойство как назойливость и отказаться от дальнейшего сближения. Нужно проявить терпение и выдержку. Ждать.
Она обещала позвонить к вечеру. Да. Растяжимое понятие. Нужно как-то убить время, чего я никогда не умел. Мне всегда не хватало времени, и я привык его ценить, как ничто другое. Любую потерю можно восполнить, только не время. Особенно в моем возрасте, когда его уже так мало остается на жизнь. Я пытался занять себя каким-нибудь делом, но не мог ни на чем сосредоточиться. Никакая работа не клеилась. Все валилось из рук. Смотреть телевизор не хотелось. Больше сотни каналов, но никакой из них меня не интересовал. Попытался читать книгу — не получилось. Механически пробегал глазами строки, читал текст, но смысла не воспринимал.
Накормил Джека. Барсик куда-то запропастился, несмотря на морозную погоду. На мое «кис-кис» не прибежал. И где его нелегкая носит?
Занялся уборкой квартиры. Подмел и вымыл пол. До обеда далеко. Наполнил ванну. Начал мыться, хоть только вчера вечером основательно выкупался. Воду сделал горячей, насколько можно было терпеть. Разомлел. Еле потом отдышался. Без аппетита пообедал. Прилег на диван — может, усну. Задремал, но через полчаса проснулся.
Оделся и вышел на улицу. Подался бесцельно бродить по магазинам. Ничего, конечно же, не купил. Вернулся затемно. Проверил автоответчик. Как и следовало ожидать, никто не звонил.
В темноте уселся в кресло, чтоб подремать. Но мои нервы были настолько взвинчены, что ни о какой дреме не могло быть и речи. Пытался думать о том, как мы с Марией Юрьевной будем вместе праздновать Рождество. Воображение рисовало множество картин — одна краше другой. Опять «воздушные замки»…
Пронзительная мелодия телефона прервала мои размышления.
— Слушаю! — тихо ответил я, изображая абсолютное спокойствие.
— Со Свят-вечером, Артем Тимофеич!
Мария Юрьевна сказала это настолько нежным и мягким голосом, что я тут же обрел полный душевный комфорт. От недавнего волнения не осталось и следа.
— Христос рождается, дорогая Мария Юрьевна! Я весь в ожидании Вашего прихода.
— Уже выхожу.
Медленно, неспешно шли мы по недавно провешенной дороге навстречу экваториальному солнцу, еще не показавшемуся из-за кудрявых верхушек деревьев. Утренние сумерки до конца не рассеялись, и было сыро. В этот раз Мария Юрьевна нисколько не сомневалась, что мы придем к морю, и оделась, что называется, по форме. На ней были поношенные джинсы в обтяжку, светло-голубая футболка, джинсовая куртка и широкополая пляжная шляпа из белого фетра. На ногах — черно-белые кроссовки поверх толстых серых носков. Одежда, обувь, походка, жесты — все подчеркивало ее женственность и притягательность. Стесняясь своего возраста, я украдкой любовался ею и, как в молодости, в мыслях строил насчет нее «воздушные замки».
Холодный белый туман стелился по низинам, чернеющим в утренней мгле, и буквально на глазах тяжелой обильной росой оседал на траву, листву, камни и почву. Мои ноги, мокрые выше колен, заледенели от холода. Мы основательно продрогли, и я опасался, что Мария Юрьевна, не желая терпеть этот дискомфорт, повернет домой. Но она, полностью доверившись мне, мужественно шла вперед. Когда мы приблизились к спуску в каньон, почти совсем рассвело, но солнце еще не начало прогревать воздух.
В основном, мы молчали, думая каждый о своем, и лишь изредка перекидывались короткими фразами. Она с нескрываемым любопытством смотрела по сторонам, восхищаясь непривычным ландшафтом, подернутым легкой дымкой утреннего тумана. Временами она останавливалась, чтобы сорвать яркий цветок или травинку, и аккуратно складывала их в живописный букет.
— Удивительно красивые цветы. Впрочем, как и все здешние растения. Как жаль, что я не художница! Я бы запечатлела всю эту красоту. Здесь такие великолепные пейзажи. Сами на холст так и просятся.
— А по-моему, то, что мы с Вами видим, это само по себе — наивысшее искусство, и никакая живопись, никакое описание не может и приближенно сравниться с величием, мощью и красотой дикой природы.
— А музыка?
— Ну, музыка — это, по-моему, особ-статья.
Мария Юрьевна кивнула в знак согласия и широко улыбнулась.
— Далеко еще идти? — поинтересовалась она, пробираясь вслед за мной к спуску сквозь густые заросли кустарника.
— Мы почти у цели. Осталось лишь немного спуститься, и будем в лагере.
— В лагере? — она взглянула на меня с удивлением, словно впервые услышала это слово. — В пионерском, что ли?
— Нет, скорее в экспедиционном.
— Вы участник экспедиции? Опять загадка. То Вы говорите о какой-то там лаборатории, теперь об экспедиции, о лагере. Чем больше я Вас узнаю, тем загадочнее Вы мне представляетесь.
— В который раз повторяю: никаких загадок. Лабораторией я, наверное, неудачно назвал все, что Вы видите здесь — вокруг нас. Экспедиция — это моя работа в этих местах с целью изучения всего окружающего. Ну, а лагерь — он и есть лагерь. Там я базируюсь,
