тот­час же исчезают, точно испаряясь ... В результате этой очень искусной сценической композиции, внушенной музыкой, получается, что темп драматического действия очень трудно уловить; это прежде всего медленный темп ...

Темп драматического произведения лишь тогда эффективен, когда каждая минута заполнена ... В „Вишневом саде" действие никогда не ослабевает, оно папряжено, плотно, ибо., повторяем, каждая минута его заполнена. Каждое мгновение обладает собственной насыщенпостыо, но это насыщенность не диалогами, а молчанием, самой жизнью, которая проходит».

Дав анализ содержания пьесы и охарактеризовав ее основных персонажей, Барро пишет далее: «Социальные вопросы, столь острые для нашего поколения, развиты ав­тором с тактом и чувством меры, вызывающим восхищение самых требовательных на­ших сограждан ...) Социальный тезис „Вишневого сада" дан без всякого нажима.

Рисунок Натали Парэн Париж, 1934

 

И однако он имеет большую силу воздействия: подобно укол амиглыв китайской медицине, он оказывает на зрителя огромное влияние, выходящее за пределы типично „ русского случая". Этот тезис касается каждого из нас одновременно и в пространстве (все люди на земле чувствуют себя затронутыми) и во времени (каждый из нас чувствует, что дан­ное положение справедливо для всех эпох). И все это потому, что социальные рамки преодолены (...)

В нас постоянно живут три человека, которых Чехов изобразил на сцене: Гаев, постепенно уходящий в прошлое, Лопахин, который призван его заменить, и Трофимов, уже идущий на смену Лопахину. Один — прошлое, другой — настоящее, третий — будущее. Извечная поляризация человеческой личности ...

Чехов „подлинный художник" еще и потому, что он дает нам урок такта, чувства меры, словом, целомудрия в творчестве. Вне целомудрия нет крупного художника (...) Не следует, однако, смешивать целомудрие с жеманством. Он учит нас также эко­номии изобразительных средств. Из „Вишневого сада" абсолютно ничего нельзя вы­черкнуть. Все там максимально сжато (...) „Давать на сцене лишь самое необходи­мое",— говорил наш учитель Расин» («Cahiers de la Compagnie Madeleine Renaud — J.-L. Barrault», VI, 1954) l5.

«Вишневый сад» в постановке труппы Мадлен Рено — Ж. Л. Барро уже долгое время не сходит со сцены. Если критика не всегда хвалебно отзывалась об исполне­нии и постановке, сама пьеса была единодушно признана шедевром:

«„Вишневый сад",—писал академик Габриэль Марсель,— шедевр, это совершенно очевидно, и я не стану спорить с тем, кто вздумал бы отрицать это, как и не стану за­щищать Шопена или Дебюсси в разговоре с людьми, лишенными слуха. В самых общих чертах „ Вишневый сад" (как, впрочем, и вся драматургия Чехова) является, пожалуй, важнейшей вехой в истории мирового театра, занимая место между крупными драма­ми Ибсена и, скажем, „Шестью героями в поисках автора" (Пиранделло)(... Каждое действующее лицо пьесы имеет особый, ему одному присущий склад, свои странности, отчасти забавные, отчасти трогательные. Таким образом, вся пьеса похожа на сим­фонию в том смысле, в каком это слово применяется к картинам Джорджоне ...) Я уже говорил по поводу „Дяди Вани", что французский язык, французская дикция плохо вяжутся с такой драматургией, как драматургия Чехова. Так и кажется, что сло­ва следует выговаривать с другим ударением. Мы почувствовали это еще во время не­забываемых постановок, осуществленных Питоевыми. Встает вопрос, возможна ли во­обще хорошая трактовка на французском языке такой пьесы, как „Вишневый сад", что весьма сомнительно. Итак, имеются важные причины общего порядка для того, что­бы исполнение, о котором идет речь, оказалось посредственным, и в целом оно так и есть (...) Но, несмотря на сказанное, необходимо посмотреть „Вишневый сад". Я ду­маю, что зритель с достаточно чутким слухом сумеет восстановить то, что я назвал бы „ мелодической правдой " этой замечательной пьесы» («Nouvelles litteraires», от 28 октяб­ря 1954).

В уже цитированной нами статье «Горизонт Чехова» Пьер Сувчинский пытался от­ветить на вопрос, в чем заключается сущность чеховского «комизма»:

«У Чехова своя особая, четко обозначенная драматургическая техника, сугубо индивидуальные сценические приемы; он нашел в театре новый мир чувств; его язык нельзя смешать с языком другого автора; его герои живут в замкнутом мире как за­чарованные^..)Чехов—это отрицание Ницше, он противоположен Достоевскому и почти противоположен Гоголю. Структурный принцип и театральный механизм драматургии Чехова всегда одни и те же (.. . Причем и тот и другой могут показаться с первого взгля­да простыми, схематичными. Они заключаются в сочетании, точнее, в противопостав­лении комического элемента и чего-то другого, но это „ что-то " очень важно и с трудом поддается определению» («Cahiers de la Compagnie Madeleine Renaud — J.-L. Barrault», VI, 1954).

В статье «Чехов в Московском Художественном театре» Нина Гурфинкель, автор выдающихся работ о русском театре, останавливается на проблемах новой драматур­гии. Она пишет: «Писатель стремится полностью избавиться от динамизма, построить драму на бездействии своих героев, отказаться от каких-либо перипетий, сосредо­точив все внимание на развитии чувств. Убедительное подтверждение правильности своих позиций он находит в западной драматургии ... Ибсен ... Гауптман, Зудер- ман. Чехов очень сочувственно относится к этому направлению. Он настолько ценит Зудермана, что собирается переложить его пьесы для русской сцены. Ибсен его „лю­бимый автор". Не подлежит сомнению, что Чехов обязан ему рядом стилистических приемов. Но Чехов восприимчив и к более передовым формам: „Читаю Метерлинка ... Все это странные, чудные штуки, но впечатление громадное, и если бы у меня был театр, то я непременно бы поставил „Les avengles" XVII, 112» («Revue d'histoire du Theatre», 1954, № 4).

5

Одновременно с «Вишневым садом» огромным успехом пользовались в Париже но­вые постановки двух других пьес Чехова: «Чайки» (режиссер Андре Барзак, декора­тор Андре Бакст) и «Трех сестер» (постановщик Саша Питоев).

«Эти три спектакля („ Вишневый сад ", „Чайка" и „Три сестры "), очень горячо при­нятые публикой, показывают, что можно по-разному играть Чехова,— писал 6 мая 1955 г. театральный критик газеты «Progres de Lyon».— Ж. JI. Барро сделал упор на Чехове-классике, отбросив то, что есть типично русского в „Вишневом саде". Он ста­рался оттенить общечеловеческую сущность пьесы и не захотел играть ее в слишком медленном темпе. Он выбрал французский, а не русский „ритм" и, намой взгляд, был совершенно прав. Саша Питоев, напротив, пожелал прежде всего передать специфиче­ски русскую атмосферу „Трех сестер", что ему прекрасно удалось, и это скрадывает недостатки исполнения многих актеров его труппы. Андре Барзак как бы объединил в своей постановке „Чайки" достоинства обоих указанных спектаклей. Его актеры не уступают.в мастерстве актерам, играющим в „Вишневом саде", а атмосфера почти такая же русская, как и в „Трех сестрах"».

В интервью, данном корреспонденту еженедельника «Arts», постановщик «Чайки» Барзак заявил, что