жизни. Это чудо возможно лишь потому, что Чехов является вместе с тем великим драма­тургом, удовлетворяющим современным требованиям. В его пьесах ничто не проис­ходит, они протекают в очень замедленном темпе. Но за этой вялостью скрывается же­лезная конструкция, особая композиция, напоминающая своей многоплановостью и освещением живопись, а повторами и переплетением тем — музыку».

По мнению критика Роберта Кантерса, чеховский театр — «единственный театр, который можно выносить после кино», ибо в ряде случаев кино тоже хочет служить школой жизненной правды (Robert К а п t е г s. Pourquoi aimons-nous Tchekhov? — «Express», от 28 декабря 1956).

Под впечатлением от «Иванова» Франсуа Мориак записал в своем «Блокноте» 4 января 1957 г.: «Что бы ни говорили, а признаки возврата к человечности должны нас всех уберечь от отчаяния. Тот факт, что в наши дни Моцарт — всеми любимый музы­кант, а Чехов неизменно привлекает зрителей, где бы ни шли его пьесы, показывает с достаточной убедительностью, в каких истолкователях жизни нуждается современ­ный человек. Он ищет прибежища у художников, рассказывающих ему повесть, весьма отличную от той, которая развивается под знаком экономики и техники. По правде сказать, он всегда прибегал к ним. Он вечно ищет бесценную жемчужину, похищенную у него, а поэт или музыкант погружаются в пучину и порой извлекают на мгновение оттуда эту жемчужину» (Francois М a u г i а с. Bloc-notes. Р., 1958).

7

В июне 1958 г. Московский Художественный театр показал во время гастролей во Франции три чеховских пьесы: «Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишневый сад».

Критика в основном восторженно оценила эти постановки, хотя время от времени в печати раздавались скептические голоса, утверждавшие, что молодой состав испол­нителей не идет ни в какое сравнение с изумительными актерами старшего поколения, гастролировавшими в Париже в 1922 г. и оставившими по себе незабываемую память.

Приведем несколько отзывов, появившихся в парижской прессе.

Жан Непвё-Дега писал в «France-Observateur», от 26 июня 1958 г.:

«Спектакли, которые дает сейчас в парижском Театре наций Московский Худо­жественный театр, является в отношении драматического искусства одним из самых поучительных событий текущего сезона.

Могла ли эта труппа, продолжательница одной из самых блестящих традиций в истории европейского театра первой половины XX века, сделать лучший выбор, пред­ложив нашему вниманию несколько первоклассных чеховских пьес, создание которых совпало с зарождением Художественного театра, чей своеобразный вклад в искусство неразрывно связан с именем Станиславского, обновившего мастерство, театральную психологию и даже, если хотите, театральную мораль.

Эти гастроли имеют еще и то неоспоримое преимущество, что они пришлись ко вре­мени. Необычайный размах, с которым отмечалось четыре года тому назад во Франции и во всем мире пятидесятилетие со дня смерти Чехова, углубленное знакомство с его прозой и драматургией, появление множества новых переводов Чехова и исследований о его творчестве — все это позволило установить контакт между русским писателем и нашими зрителями и бесчисленными читателями; они научились ценить своеобразное дарование этого рассказчика и драматурга, свойственное его произведениям неповто­римое соединение юмора и нежности, целомудрия и приподнятости, это беспримерное искусство полутонов и контрапунктов, которое, приобретя массу последователей с тех пор как Чехов его открыл, стало еще более неподражаемым (...)

Каково содержание „ Вишневого сада " ? История распада семьи из-за ослепления и беспечности старших и ухода молодых,которые тянутся к чему-то „иному",что манит их в силу контраста с окружающим и стремления идти вперед. Содержание „Трех се­стер"? История нескольких людей, которых ждет крушение надежд на счастье и удачу, явившееся результатом случайности или каких-то незначительных причин. Но этот крах ведет их, несмотря на пережитые страдания, к новой надежде, и эти пережи­тые страдания становятся не только необходимой ее основой, но как бы трамплином для более обширных связей с людьми.

Можно было предположить, что по прошествии пятидесяти лет последователи Станиславского сочтут себя вправе приписать Чехову точку зрения, ставшую ведущей под влиянием событий, которые наступили вскоре после смерти писателя, и всего того, что началось с тех пор. Певец отчаяния, которое охватило людей, смутно ощущавших надвигающуюся катастрофу, Чехов призывал к перестройке общества, но он не ставил себе задачей намечать планы этой перестройки и не в его характере было предвосхи­щать сопутствующие ей обстоятельства, хотя он и признан в теперешней России про­возвестником рождения нового мира. Следовало ли ввиду этого давать другой ракурс основным мыслям его произведений, менять освещение, усиливать некоторые оттенки и превращать свидетельское показание писателя здесь в обвинительный акт, там в за­ранее подготовленную защитительную речь? Воздадим должное нашим уважаемым го­стям: в их трактовке чеховских пьес нет ни тени предвзятости, ни излишнего субъек­тивизма. Их уважение к миросозерцанию Чехова безупречно; изумительным качест­вом постановки и исполнения они словно хотели нас заверить в том, что, несмотря на громадные исторические сдвиги, им удалось сберечь преемственность в искусстве.

Жалость Чехова к представителям старшего поколения, прикованным к своей ду­ховной и жизненной рутине, уважение, с которым он относится к некоторым из их воз­зрений, уже опрокинутым, как он сам показывает, непреодолимым ходом эволюции, и даже доверие, которое он приглашает нас оказать искренности и великодушию их еще неясных надежд на будущее,— все указания писателя добросовестно переданы ис­полнителями (...)

Я не стану приводить здесь список исполнителей и говорить о том, какую долю внес каждый актер, режиссер, художник и бутафор в цепь этих сплошных удач. Мне хочется лишь передать нашу общую благодарность всем участникам этих волнующих и благородных спектаклей, всем тем, кто так проникновенно и горячо отозвался на требования чеховских пьес, донес до нас голос одного из величайших поэтов сцены, гор­дости своей страны, ибо он впитал в себя все лучшее, что кроется в глубоком характере породившего его народа, все самое сердечное и дружеское».

Робер Кемп, разбирая пьесу «скромного, но гениального Чехова», сравнивает по­становку «Вишневого сада» Ж. JI. Барро с постановкой москвичей: «Труппа Москов­ского Художественного театра, или Театра Станиславского, подтвердила вчера вече­ром показом превосходной, захватывающей пьесы Чехова, что ее (труппы) громкая известность вполне заслужена. Дисциплина, согласованность, разнообразие приемов, тщательная отделка деталей, безукоризненный вкус, естественность и сценическое ма­стерство^..) Мне кажется, что русские актеры обладают всеми этими блестящими каче­ствами. Нас особенно поразили сдержанность и строгость их игры. Полное отсут­ствие приемов, бьющих на эффект, никакой дешевки, никакого стремления во что бы то ни стало вызвать смех или слезы. Этот „народный театр" отличается стилем по­истине „аристократическим", пленяющим своей утонченностью» («Le Monde», от 20 июня 1958).

Клод Саррот безоговорочно предпочитает «Трех сестер» «Вишневому саду»: «Сле­дует пожалеть, что мы не видели „Трех сестер" раньше „Вишневого сада" . В этом