3

Двадцать пятая годовщина со дня смерти Чехова была отмечена в Париже поста­новкой «Трех сестер» труппой Питоевых. Премьера пьесы состоялась 26 июня 1929 г. в «Theatre des Arts».

Дочь Жоржа Питоева — Анюта Питоева рассказывает о том подъеме, с каким про­ходили репетиции пьесы: «Труппаработает над „Тремя сестрами" с необыкновенным увлечением: женщины забыли о косметике, мужчины сосредоточенны и молча­ливы ...

Они верят в свое дело. Жорж Питоев готовит постановку чеховского шедевра, дви­жимый любовью к Антону Чехову, которая живет в нем еще с отроческих лет. Все стремятся бережно воспроизвести эту столь правдивую и глубоко реалистическую кар­тину русского общества восьмидесятых годов XIX века. Ведь надо суметь передать то­ску, характерную для таких неудавшихся, загубленных существований, каким было существование чеховских трех сестер, чья жизнь сводилась исключительно к тому, чтобы подготовлять будущее для грядущих поколений/...;

Он умел озарять создания русских писателей тем светом, которым были освещены у себя на родине герои этих пьес — слегка поблекшие люди недавнего прошлого; вы­ходя на сцену, они начинали говорить и внезапно останавливались, умолкали, словно о чем-то задумывались; они растерянно переводили взгляд с предмета на предмет, голос у них был приглушен от волнения, чувствовалось, что из их глаз готовы хлынуть потоки слез, но они усилием воли сдерживали их, и в их голосе, несмотря ни на что, зву­чали нотки надежды. Да, когда раздвигался голубой занавес, мужчины и женщины, которых Жорж Питоев воссоздавал на сцене, были именно такими, какими их создали Толстой, Горький, Чехов» (Aniouta Р i t о ё f f. Ludmilla, ma mere. P., 1955).

«Три сестры» — один из самых прекрасных спектаклей, поставленных Питоевым. Много самых простых людей приходило по вечерам в его ложу, чтобы поделиться с ним и его женой, Людмилой Питоевой, тем глубоким впечатлением, которое произ­вел на них Чехов. Критика очень тепло встретила спектакль.

«Надо воздать должное Жоря«у Питоеву,— писал выдающийся театральный дея­тель, режиссер, актер и критик Андре Антуан.— Если бы не он, то многие великие произведения зарубежных писателей оставались бы для нас неизвестными ... На этом спектакле я увидел то, чего мы до сих пор во Франции никогда не видали: движение актеров, мизансцены, использующие все сценическое пространство и дающие такую свободу — все это удивительно живо и ново...» (Цит. по книге Aniouta Р i t о ё f f, p. 179).

«Три сестры» прошли с триумфом. Правда, глубоко новаторская драматургия Чехова, быть может, не была еще до конца понята: это произойдет лишь позднее, в 1954 г., когда слава великого русского драматурга достигнет своего апогея и такие постановщики, как Ж. Л. Барро, и такие специалисты в области русского театра, как Нина Гурфинкель, разъяснят широкой публике новизну чеховских воззрений на театр.

Но так или иначе, в хвалебных отзывах недостатка не было!.. «Постановка просто великолепна^...) Говорят: „ Тут раскрывается русская душа; это — картина довоенной, дореволюционной жизни". Но приходя в театр,забываешь обо всех этих умных вещах, попросту думаешь: „Вот — истинный шедевр человечности и поэзии"» («Paris-Midi», от 26 января 1929).

Жозеф Кессель с глубоким волнением писал в статье «Редкий вечер»: «Я отлично знаю все, что можно сказать против пьесы Антона Чехова (...) Я все это знаю, но меня это нисколько не смущает. Когда речь идет о таком своеобразном, проникновенном и нежном таланте, как у Чехова, все возражения, которые казались бы уместными, если бь: речь шла о посредственном или даже вполне уважаемом авторе, здесь кажутся ■просто ребяческими ... Какое счастье — безоглядно подчиняться великому писа­телю! Критический ум умолкает перед столь простой драмой (...)

Растянутость, неопределенность завязки? Но ведь это необходимо, чтобы верно живописать людей, у которых нет другого выхода из окружающей их душной атмо­сферы, как только мечтать, говорить! Медленное развитие действия верно передает мед­ленный темп их сумеречной жизни (...) И с каким волнением мы смотрим эту пьесу, на­писанную лет тридцать назад и ставшую ныне, в результате русской революции, исто­рической пьесой (...)

Произведение, отмеченное печатью вдохновения, всегда говорит само за себя, оно обогащается, вбирая в себя, казалось бы, противоречивые элементы, что для любого другого произведения, менее совершенного, было бы губительным. „Три сестры" не нуждаются в защите. Разве надо защищать чистую и печальную мелодию, прекрасную жалобную песнь, стихотворение, исполненное безнадежности? (...) Весь талант Чехова соткан из неподдающихся анализу элементов. Здесь не место говорить о его повестях п рассказах. Но необходимо, во всяком случае, помнить, что Чехов — один из величай­ших писателей России, которая дала миру писателей несравненных (...) Больше все­го чарует в нем глубокая меланхолия и необычайная нежность. В его таланте есть что-то от музыки, от сероватого неба, от сумерек. И чудо состоит в том, что вся эта тонкость п мягкость, вся пронизывающая чеховское творчество задушевность не блекнут и не тускнеют под безжалостным светом театральной рампы. Чехов не делает ни малейшей уступки пресловутому „драматургическому видению ". Он сохраняет присущую его сти­лю гибкость и пластичность, он не торопится, не стремится к прямолинейным кон­фликтам. И все же он трогает, убеждает и потрясает. Я не берусь объяснять причины его влияния: его сила таится в очаровании, а очарование не поддается анализу. Его на-

до испытать ... Зритель уходит пз театра опьяненный каким-то непередаваемым чув­ством, необыкновенно чистым, в котором сливается воедино покорность, печаль, тоска и боль. Это чувство не позволяет нам смешивать пьесы Чехова с примитивными нату­ралистическими „кусками жпзни", ибо натурализм исключает поэзию» («Gringoire», 1929, № 1-2).

А вот что писал критик Эдмон Сэ: «Господин Питоев знакомит нас сегодня ... с наиболее суровой, меланхолической п проникнутой, если можно так выразиться, чисто русским отчаянием, комедией знамепитого писателя. Это одновременно и глубо­ко волнующий, исполненный сарказма очерк провинциальных нравов, и некая горест­ная „романтическая поэма" о неудавшейся жизни ... Герои пьесы Чехова (...)■ жерт­вы или собственные палачи, и я готов биться об заклад, что они остались бы такими ле

• «ИВАНОВ» НА ФРАНЦУЗСКОЙ СЦЕПЕ (КАРТИНА ИЗ 2-го АКТА) Постаповиа Жака Моклера в «Theatre d'Aujourd'hui» («Современном театре»), Париж, 1956 г.

в любых других обстоятельствах и в любом другом месте (только, разумеется, в Рос­сии). Именно это н придает комедии типичность, обобщающее значение, именно поэтому она остается одним из наиболее примечательных и характерных произведений, отражающих душу страны, в которой она была создана.

С точки зрения психологической и драматургической эта пьеса представляется выдающимся явлением» («Oeuvre», от 27