Я ныряю, спускаюсь в русалочий пруд, чтобы отобрать у них ребенка, оставленного там в качестве жертвы. Маленькие ручки в панике сжаты в кулачки, глаза большие, как океаны, кожа мягкая, как водоросли. Я прижимаю дитя к себе, русалки отступают передо мной. Дрожа, я прорываюсь на поверхность, крепко держа на руках посиневшего ребенка. Я несу его на берег. Она ждет меня там, моя сестра.

– Она мертва, – говорит она, взглянув на маленький сверток.

– Нет, – шепчу я и нажимаю на маленькую грудь, нажимаю толчками, как это делали целители в деревне моей матери, когда в пруду утонул соседский мальчик. Он больше не очнулся. Да и какая разница?

Вскоре после этого все они были мертвы. Они воссоединились. Целители и мальчик, которого они не смогли спасти.

– Она мертва! – тихо повторяет старшая, хватая меня за плечо. – Ты уже ничего не сможешь сделать.

Но я жму и жму, я продолжаю нажимать.

– Посмотри на нее! – шепчет она рядом со мной. – Такая маленькая и красивая. – Голос ее хрипит. Она тычет пальцем в крошечную, вяло обвисшую руку ребенка. – Как красиво. – Другой рукой она закрывает голубые, как лед, глаза, слегка проводит по мерцающим губам, которые даже после смерти остались яркими и красными.

Еще одно дитя-фея, которую мы не смогли спасти. Еще одна жертва людей. Они опустили ее в пруд, голую и плачущую. Ушли, не оглядываясь назад. И только мать, женщина, которая принесла девочку, поцеловала ее в лоб. Поцеловала, но все равно ушла вместе с остальными. Мерцающим от слез взглядом она оглянулась на плачущего ребенка, лежащего среди травы, – и отвернулась. Ее шаг был жестким, плечи напряжены. Сердце женщины обливалось кровью. Я видела, как с каждым шагом она теряла свою дочь. Я видела это – и все же она ушла. Даже когда вода разделилась и русалки начали петь. Она ушла, а ребенок остался.

– Спи спокойно, малышка-фея, – выдыхает Ледяная ведьма рядом со мной.

Она гладит девочку по черным волосам. Она поет колыбельную, ту самую, что для меня пела моя мать.

Она поет ее каждому ребенку, которого мы не можем спасти. Она поет, а я плачу.

– Добрый вечер, доброй ночи…

И пока я плачу, в деревне сразу за деревьями вспыхивают первые языки пламени. Они съедают дома, сжирают солому с крыш. Раздаются крики, и, словно тихая мелодия, сопровождают погребальную песню потерянного ребенка-феи.

– …завтра утром, даст бог…

Небо озаряет жарким сиянием. Огонь, он сжирает все, пока от деревни не остается совсем ничего, и никто не избежит своей вины.

…тебя разбудят снова…

– Давай выкопаем могилу, – говорю я и поднимаюсь, держа крошку на руках. Я прижимаю ее к своему сердцу. Она так близко ко мне. И пока мы бежим прочь от исчезающей деревни, Ледяная ведьма поет, и я качаю ребенка, будто он спит. Она поет, пока мы не добираемся до поляны с могилами. Десятки рядов, одна могила подле другой, каждая свежее предыдущей. Я несу маленький сверток по рядам, ощущая такое тяжелое в смерти тело, ощущая ослабевающее тепло. Могила за могилой. К песне присоединяются призраки. Они поют с Ледяной ведьмой, они поют для девочки, которая, как и они, нашла свой конец. Преданная, потерянная и брошенная в одиночестве.

Движимая их пением, я создаю могилу, приказываю земле расступиться, образовать яму, достаточно широкую, чтобы вместить маленькое тельце. Затем я целую девочку, целую в лоб, как это сделала ее мать, и опускаю ее вниз. Вниз, во влажную тьму.

– Спокойного сна и сладких снов, – шепчу я.

Голос Ледяной ведьмы обрывается у меня за спиной, а потом она тоже плачет. И я велю земле принять дитя, велю оберегать его сон.

Но вдруг пение призраков, тихое и светлое, прерывает плач. Я смотрю на дитя в могиле, в его голубые глаза: они смотрят на меня.

– Стой! – кричу я, и земля застывает. – Стой! – Я бросаюсь вниз, к ребенку. Он хнычет, рот искривлен в бесконечной муке.

– О боже, – выдыхает Ледяная ведьма, а потом тоже спускается ко мне и первому ребенку-фее, которого мы сумели спасти.

Морская ведьма. Морская ведьма. Танцуй с русалками, Морская ведьма!

Борюсь с тошнотой. Не знаю, тошнит ли меня от воспоминаний о Морской ведьме или от зыбкого мира вокруг меня. Все колеблется. Моя голова бессильно мотается из стороны в сторону. Я слышу ржание лошади, равномерное биение нескольких сердец. Чувствую запах рыбы. Все пахнет рыбой и солью. Постепенно я прихожу в себя, выныриваю из темноты и своих воспоминаний и понимаю, что я поймана. Кто-то набросился на меня, избил и увез. Я моргаю, но вижу лишь тусклые точки и крошечные обрывки света. Чувствую что-то шершавое на своем лице, на коже. Что-то мягкое во рту. Все дергается, словно я в повозке. Повозка. В голове возникает картина того, как я лежу на погрузочной площадке повозки, связанная, с кляпом во рту и мешком на голове. Я пытаюсь пошевелиться, но грубый пинок в бок заставляет меня остановиться. Меня охраняют. Кто-то сидит рядом со мной. Я чувствую за спиной чьи-то сапоги.

– Ведьма проснулась, – ворчит он.

Кто-то другой впереди – или сзади? – отвечает:

– Следи, чтобы она лежала тихо!

– Ну конечно… – гудит мужчина рядом со мной. – Сделай то, сделай это… Сядь рядом с ведьмой. Дай знать, когда она проснется.

Мгновение спустя меня снова бьют по голове, и я погружаюсь во тьму. Зыбкий мир вокруг меня исчезает. Все тускнеет. Я не знаю, куда они меня везут. Я не могу думать об этом, потому что те, в темноте, уже ждут меня, чтобы умереть снова.

И Элль начинает кричать.

– Проснись, сестра, – шепчет знакомый хриплый голос. – Давай, птичка моя, открой глаза…

Пока я борюсь с темнотой, крики в моих ушах стихают.

– Подними веки, да, вот так. Посмотри на меня, сестричка, посмотри на меня!

Я поднимаю взгляд. Нет, это не я, это Королева в моих глазах, Королева на моих устах.

– Сестра, – рычу я и выпрямляюсь. Она, я, мы.

Гнев Королевы так жарко бурлит под моей кожей, что грозит сжечь меня изнутри.

– Вот мы и встретились снова, – каркает Хагравен и скрещивает на груди свои руки, похожие на крылья. Плащ из перьев черными волнами ниспадает с нее. Она сидит на шестке. Сидит, как ворона, прижав колени к груди. Ее глаза почти черные. Хагравен склоняет голову набок. Она видит Королеву.

Я знаю, что она меня видит.

– Вот мы и встретились, – повторяет она, слегка раскачиваясь взад-вперед. Перья шелестят, словно шепчутся. А может, так на самом деле и есть.

Я хватаюсь за золотые прутья клетки, в которой сижу. Золотая клетка. Металл прохладно прижимается к моей руке. Что-то потрескивает под моей кожей, взбудораженное магией Хагравен, которая так близко ко мне и которой я все равно не могу командовать.