Голос его был деланно-бодрым, поскольку оба прекрасно знали,что проблема эта на самом деле весьма серьезна. И основания для беспокойства уних действительно были. Марион Хиллард отнюдь нельзя было назвать добродушнойили сентиментальной женщиной. Она была матерью Майкла, но нежности и доброты —во всяком случае, внешне — в ней было не больше, чем в ледяной горе, погубившей«Титаник». Марион была властной, решительной женщиной, которая, казалось, былацеликом сделана из стали и самого крепкого камня. Когда умер отец Марион, ейпришлось взять на себя все заботы о семейном бизнесе, и она с честью справиласьс этой задачей, приумножив капиталы семьи. Когда же скончался ее муж, отецМайкла, она снова встала у руля огромной корпорации и не выпускала его ни насекунду, железной рукой направляя свой корабль туда, куда считала нужным.

Решительно ничто не могло остановить ее или заставитьсвернуть с намеченного пути. Когда речь шла о благе семьи, в расчет непринимался даже родной сын, не говоря уже о жалкой сиротке, которая была дляМарион Хиллард даже не нулем, а отрицательной величиной. Нэнси, во всякомслучае, не могла представить себе, что могло заставить Марион сказать заветное«да», о котором с такой уверенностью говорил Майкл, если она вдруг не захочет,чтобы они поженились.

А в том, что Марион не хочет этого брака, сомневаться неприходилось, ибо Нэнси точно знала, что думает о ней Марион Хиллард.

Мать Майкла никогда не скрывала своих чувств — вернее, онанамеренно перестала скрывать их, как только ей стало ясно, что «увлечение» еесына «этой художницей» — вещь серьезная. Она звонила Майклу из Нью-Йорка почтикаждую неделю и упрашивала, умоляла, пугала. Потом она бушевала, метала громы имолнии, грозила, подкупала и, наконец, смирилась. Или сделала вид, чтосмирилась.

Майкл считал это обнадеживающим признаком, но Нэнси неразделяла его уверенности. Марион была из тех женщин, которые всегда отдаютсебе отчет в том, что они делают и зачем. В данный момент мать Майкла простопредпочла игнорировать «ситуацию». Она не приглашала их к себе, не выдвигалановых обвинений, но и не спешила взять обратно слова, которые бросала в лицосыну во время их продолжительных телефонных баталий. Для нее подружка сынапопросту перестала существовать, и Нэнси неожиданно поняла, что равнодушиепорой может ранить гораздо больнее, чем самая откровенная ненависть.

Возможно, сыграло свою роль и то, что Нэнси, не помнившаясвоих родителей, позволила себе увлечься мечтами о том, что когда-нибудь у неебудет своя семья и что Марион станет для нее чем-то вроде матери. Онапредставляла себе, как они с Марион подружатся, как будут вместе ходить помагазинам и делать покупки для Майкла, и что когда-нибудь у нее родятся дети,для которых эта сильная, волевая женщина станет доброй и любящей бабушкой. Но,как видно, этим мечтам не суждено было сбыться, и два прошедших годаокончательно убедили ее в этом. Марион всегда было нелегко представить в ролисвекрови, бабушки, матери, а теперь она и вовсе казалась Нэнси чужой и дажевраждебной.

Майкл, однако, продолжал придерживаться на этот счетсобственного мнения. Во всяком случае, он не раз принимался убеждать Нэнси втом, что Марион достаточно разумна, чтобы не противиться неизбежному. «Рано илипоздно, — говорил Майкл, — мать изменит свое мнение, и тогда мы троеживем дружно и счастливо».

Но Нэнси продолжала сомневаться. Однажды она даже заговорилас Майклом о том, что будет, если Марион никогда не согласится на их брак, еслиона не признает ее. Что будет с ними тогда?

«Тогда, — ответил Майкл, — мы с тобой поймаемтакси и помчимся в ближайшую мэрию. Ведь мы с тобой оба совершеннолетние, ты незабыла?» Но Нэнси только улыбнулась его порыву — она знала, что вряд ли всебудет так просто, как он говорит. Да и какая, в конце концов, необходимость вофициальном брачном свидетельстве? После двух лет, проведенных вместе, они итак были все равно что муж и жена.

Некоторое время они стояли молча, любуясь весенним буйствомзелени, потом Майкл взял Нэнси за руку.

— Я люблю тебя, Нэн.

— Я тоже тебя люблю.

Она с беспокойством посмотрела на него. У нее были такиевыразительные глаза, что Майкл поспешил поцеловать ее, чтобы погасить тлевшую вних тревогу, однако вопросы, который каждый из них продолжал себе задавать,никуда не делись. И ничто, кроме откровенного разговора с Марион, не могло умеритьтерзавшей обоих томительной неопределенности.

Со вздохом уронив велосипед на траву лужайки, Нэнсиприжалась к Майклу, и он крепко обнял ее.

— Как бы мне хотелось, чтобы все это не было таксложно, — пробормотала она чуть слышно.

— Все будет нормально, вот увидишь, — отозвалсяМайкл с уверенностью, которой он, увы, не испытывал. — А теперь поехалидальше. Или мы собираемся стоять здесь весь день?

Она только улыбнулась в ответ, и Майкл, наклонившись, поднялее велосипед. В следующую секунду они уже катили прочь, смеясь и беспечнораспевая на ходу, как будто никакой Марион вовсе не существовало на свете. Ксожалению, все это было лишь более или менее удачным притворством. Марионсуществовала, и никакими ухищрениями этот факт обойти было нельзя. Она была, ивсегда будет рядом с ними, во всяком случае — с Майклом. Для него Марион былане только матерью, но и живым воспоминанием о том мире, вне которого Майкл,наверное, просто не смог бы существовать.

Солнце поднялось выше, когда они наконец выехали с территорииуниверситетского парка и покатили по самой настоящей сельской местности, гдехолмы чередовались с лужайками и веселыми перелесками. Асфальтированная дорогабыла достаточно широкой, машины попадались редко, поэтому они то ехали рядом,то обгоняли друг друга, то весело перекликаясь, то погружаясь в задумчивоемолчание.

Время близилось к полудню, когда они наконец доехали доРевери-Бич и увидели первое за все утро знакомое лицо. Это был Бен Эйвери сосвоей очередной пассией — как всегда, это была блондинка с противоестественнодлинными ногами, — которые катили на велосипедах навстречу Майклу и Нэнси.

— Привет, ребята! Вы на ярмарку? — окликнул их Бени, улыбнувшись широкой улыбкой, взмахом руки представил Дженнетт.

Все четверо обменялись обычными в таких случаях улыбками иприветствиями, и Нэнси, заслонив глаза рукой от яркого солнца, стала смотретьвперед, где на городской площади расположилась ярмарка. До нее оставалось ещенесколько кварталов.

— А что, дело того стоит? — спросила она.

— Думаю, да. Мы выиграли приз — вон ту розовуюсобаку, — ответил Бен, указывая рукой на уродливое розовое существо набагажнике велосипеда Дженнетт. — Еще заводную черепаху, которую где-топосеяли, и две жестянки пива. Кроме того, там продают жареную кукурузу, но нероссыпью, а целиком, вместе с початком. Вы даже не представляете себе, как этовкусно!..

— Меня ты убедил. — Майкл кивнул приятелю ипосмотрел на Нэнси. — А ты что скажешь?