по католическому, и по православному. «Кто знает, какие из них правильные? Этого даже отцы церкви Христовой сами понять не могут», — говорила она своим родным и знакомым. Я был крещен в младенчестве в православную веру, но католическое Рождество считаю более удобным. Православные христиане отмечают Рождество двадцать пятого декабря по старому стилю, то есть седьмого января по новому, поэтому Новый год получается постным, что для людей очень даже некстати. Католическое Рождество приходится на двадцать пятое декабря по-новому, и на Новый год они могут есть и пить все, что пожелают. Я часто думаю, а не пора ли, наконец, и православной церкви перейти на новый стиль? Ведь григорианский календарь астрономически более обоснован и точен, чем юлианский. В конце-то концов, весь цивилизованный мир давно живет по григорианскому. Почему бы и православной церкви к нему не приспособиться? Ведь когда-то наши предки привязали христианские праздники к датам языческих торжеств, и никто из тогдашних отцов церкви ничего дурного в этом не усматривал. Это, конечно, решать не мне, но я считаю, что имею полное право высказывать свое мнение на этот счет.

С такими мыслями я сидел в праздничном настроении у стола, сервированного по-холостяцки, и, время от времени поглядывая на старинные стенные часы, ожидал прихода Марии Юрьевны. От бабушки я знал, что эти часы марки «Павел Буре» мой дед покупал к годовщине их свадьбы. С тех пор уже прошло больше ста лет, а они все идут и идут, мерно отсчитывая отмеренные нам Богом часы, минуты, секунды: «тик-так, тик-так, тик-так…» Да, надежно делали старые мастера.

Время в ожидании словно остановилось. Я ходил взад-вперед по комнате, не зная, чем заняться. Телевизор включать не хотелось. Столько программ, а смотреть нечего. Мелькают одни и те же намозолившие глаза физиономии артистов, неизвестно каким образом заполонивших эфир, звучат однообразные скабрезные юморески, от которых мне почему-то смеяться совсем не хочется. А мелодии все на один лад. Только «бум! бум! бум!» Выйдет какая-нибудь полуголая напомаженная певичка или певец, которого и певцом-то не назовешь, и, гримасничая, повторяет искусственным надрывным голосом три-четыре слова — вот и вся песня. Мигает подсветка, так что в глазах рябит, вихляются «подтанцовщики», гремит оркестр — в основном ударными инструментами. И все вперемешку с глупейшей назойливой рекламой, от которой спасу нет. В последнее время я регулярно смотрю только новости. Да и в них, как правило, интересного мало. Иногда меня по-настоящему увлекают естественнонаучные программы, но они часто повторяются и тоже надоедают. Да-а-а, не воспринимаю я многих новинок нынешней эпохи. Старею, наверное.

«Баммм! Баммм! Баммм!..» — семь раз пробили часы. «Тик-так, тик-так, тик-так…» — бесстрастно цокает маятник. Бесконечно медленно минутная стрелка переползла с двенадцати на единицу, потом на двойку, тройку. Прошло еще пять минут. В комнате, освещенной желтым светом торшера, царит мертвенная тишина, и ее нарушает только размеренный стук маятника.

До чего же томительно ожидание! Мария Юрьевна обещала прийти в семь, но до сих пор никак не дает о себе знать. Само по себе опоздание — ерунда. Женщинам свойственно опаздывать. Да и причин для задержки может быть сколько угодно, а для женщины все причины уважительные. Но томить человека неизвестностью — это, мне кажется, проявление неуважения, тем более — в этом возрасте. Можно ведь позвонить и сказать, что задерживается. Или что не придет — обстоятельства изменились, передумала, просто так захотелось, в конце концов. Связь-то теперь не проблема. Позвонить, что ли, самому? Нет, ни за что. Не дети ведь. Но вдруг с нею что-то случилось, а я тут ударился в свои амбиции и ничего не предпринимаю?

«Бам-балам!» — пробили часы половину восьмого. Я подошел к телефону и снял трубку, чтобы набрать номер. В это время залаял Джек, и мое сердце по-юношески затрепетало.

Я выбежал в морозную темноту двора, даже не накинув куртки.

— Иду, иду! — крикнул я издалека.

Я был настолько разволнован, что никак не мог отодвинуть засов на калитке. Но потом, вспомнив, что нужно приподнять фиксатор, справился с этой задачей и отворил калитку во всю ширь. Она стояла посреди калиточного проема, как в кадре фотокамеры, и приветливо улыбалась.

— Добрый вечер! Со Свят-вечером! Входите, входите скорее! — пригласил я ее, не в силах скрыть своих эмоций.

— Добрый вечер, Артем Тимофеич! — игриво ответила она, переступая порог калитки. — А до Свят-вечера, мне кажется, еще добрых две недели.

Джек, видя, что я с соседкой разговариваю доброжелательно, тут же перестал лаять и спрятался в будку. Смышленый пес, ничего не скажешь. Я как чувствовал, что зима в этом году будет такой морозной, — основательно утеплил его будку. Сделал двойной пол, подстелил снизу слоем опилок, крышу покрыл рубероидом, а стены изнутри обил старым одеялом.

Мы вошли в ярко освещенные сени и, пока я закрывал и запирал на все запоры наружную дверь, Мария Юрьевна успела пройти в прихожую, снять куртку, повесить в шкаф и даже переобуться в вечерние туфли, принесенные в красочном полиэтиленовом пакете.

— Почему это у Вас все двери открыты настежь? Тепло надо беречь. Оно теперь дорогое, — сказала она, причесываясь перед большим новым зеркалом, которое я всего неделю тому назад повесил в прихожей.

— Услышал, как лает Джек и поспешил Вам навстречу, — признался я. — Да и открыто было не больше пяти минут.

— А на дворе — ух, какой морозина! Я до костей промерзла, пока к Вам добиралась.

— Добирались? Ах, да, ведь от Вашего дома до моего так далеко… — неуклюже попытался я над нею подшутить.

— О, да Вы обидчивы, дорогой Артем Тимофеич. Прошу прощения за опоздание, но у меня была уважительная причина — честное слово. Я добиралась из другого конца города. Маршрутки не было из-за непогоды. Сами видите, какая метель метет. С трудом попутку поймала. Водитель такой вреднющий попался — еле с ним сторговалась. Да и то квартал не довез — не хотел делать крюк, торопился куда-то.

— Но позвонить из той же попутки можно было? Вы же знаете, я так долго ждал Вашего визита, — сказал я как можно мягче и доброжелательнее.

— Хотела, но в моей мобилке, как назло, аккумулятор сдох.

Все объяснилось, оказывается, так просто. Я понял, что был неправ и попытался извиниться:

— Понимаю. Теперь я? прошу у Вас прощения за поспешное нарекание.

Мария Юрьевна весело на меня посмотрела и обворожительно улыбнулась. На ней был мягкий темно-синий свитер с глубоким вырезом и модные джинсы в обтяжку. Все ей исключительно шло, все подчеркивало ее женственную фигуру и было подобрано с незаурядным вкусом.