Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она налила себе в чашку полуостывшего чая и выпила одним глотком, после чего продолжила:
— Мне это нравилось, я упивалась таким к нему безразличием. Стала воспринимать его, как случайного знакомого, с которым меня ничто не связывает, кроме мимолетных нейтральных встреч. Увижу его где-нибудь на улице, встречусь с ним взглядом, а мне все равно. Как камень при дороге — лежит себе, ну и пусть лежит, мне от этого ни холодно, ни жарко. Он это почувствовал, и его, по-моему, задело такое отношение с моей стороны. Ему, видимо, хотелось, чтобы я мучилась, страдала по нему. Несколько раз напрашивался ко мне в гости, но я спокойно отказывала и тут же вежливо прекращала разговор. В конце концов, он угомонился. Конечно, живя в одном городе, да еще и таком как Елизарово, мы волей-неволей иногда встречаемся, скажем, на почте, в магазине или на базаре, учтиво раскланиваемся и спокойно расходимся, как в море корабли. И если когда-никогда перекинемся парой слов, то всего лишь формально. Как малознакомые люди. Всех своих близких я попросила не давать ему обо мне никаких сведений и пресекала всякие попытки рассказывать что-либо о нем мне. Теперь я от него так отдалилась, что при встрече нам совершенно не о чем говорить. У меня такое ощущение, словно он умер после тяжелой, продолжительной и чрезвычайно обременительной для меня болезни.
В комнате было тепло и уютно. За окнами, виртуозно расписанными морозом, буйствовал пронизывающий ветер, и от этого моя теплая квартира казалась еще уютнее. Я подошел к регулятору батареи отопления и чуть уменьшил подачу воды, чтобы стало не так жарко.
— Давайте еще чайку заварим. Или чего-нибудь перекусим, — предложил я, чтобы разрядить обстановку.
— Нет, спасибо. Но Вы, если хотите — не стесняйтесь, — тихо ответила она.
Барсик спрыгнул с ее колен и перешел на диван. Умостившись, он свернулся калачиком и задремал, обхватив лапкой нос. Мария Юрьевна посмотрела на него и, обдав меня сиянием искристых глаз, сказала:
— Смотрите, кот нос прячет. Моя бабушка говорила, что это к холоду. Значит, будет еще холоднее.
— Куда уж еще. Холоднее в этих краях просто-напросто не бывает.
— Не люблю зиму. Снег, мороз, вьюга, скользотина. Темнота непроглядная. Сейчас бы куда-нибудь на юг, к теплому морю — на горячем песочке поваляться, на жарком солнышке погреться…
В ее голосе прозвучала неподдельная тоска. «Да вот же он, подходящий момент! — лихорадочно пронеслось у меня в голове. — Его нельзя упустить ни в коем случае!»
XIV
Я подошел к Марии Юрьевне и взял за руку. Ее белоснежная рука была мягкой, теплой и какой-то бархатной. Она ее не высвободила, а наоборот, легонько стиснула мои пальцы и, взглянув мне в глаза, чуть заметно улыбнулась.
— Скажите, Вы действительно сейчас хотите к теплому морю, на горячий песок под тропическим солнцем? — спросил я с волнением.
— Ой, как хочу! — ответила она, закрыв глаза. — Просто вижу его перед собой. Лазурная ширь, высокие волны, круизные лайнеры, омары, крабы, пальмы, бананы, мартышки, попугаи…
— Сегодня Сочельник, а желания, загаданные в канун Рождества, сбываются. Сбудется и Ваше. Уверяю Вас, непременно сбудется.
— Интересно, когда? — едко спросила она.
— Если очень захотите, то хоть сию минуту.
— Очень хочу. Вы мне сейчас вручите билет в Акапулько вместе с визой в загранпаспорте? Или на Канары? — спросила она с издевкой.
— Нет, не в Акапулько и не на Канары.
— А что, в Сингапур? Или хотя бы на Кубу?
— Не гадайте понапрасну, все равно не угадаете. Волны там огромные, крабы в избытке. Правда, лайнеров, попугаев, пальм и бананов пока не видел. Но зато там есть много чего другого, не менее великолепного.
Она приняла кокетливую позу и задорно спросила:
— Итак, когда вылетаем?
— Туда лететь, слава Богу, не нужно.
— Мы что, поедем поездом или поплывем на корабле? — продолжала свою игру Мария Юрьевна.
— Не то и не другое. Мы пойдем пешком, — сказал я совершенно серьезно, ведя ее за руку в прихожую.
Она пошла, покачивая полноватыми бедрами в тугих джинсах, и остановилась у вешалки. Я снял с плечиков ее куртку и накинул ей на плечи.
— Лучше, если Вы переобуетесь в свои сапожки. А то на высоких каблучках будет не очень удобно, — сказал я, ставя перед нею маленький стул для обувания.
Она начала было просовывать руки в рукава куртки, но я остановил ее:
— Не стоит. Через пять минут ее придется снимать. А вот сапожки — наденьте. Молнии можете не застегивать. Это рядом.
— Я поняла, что наскучила Вам своими рассказами, — сказала она с оттенком обиды.
— Боже сохрани! Наоборот, — поспешил я ее успокоить.
— Но Вы меня явно выпроваживаете. Читай: иди домой — это рядом.
Ее слова меня немного смутили. Мы вышли в сени. Я отворил новенькую дверь недавно оборудованного входа в подвал и щелкнул выключателем, осветив бетонные ступени.
— Ни в коем разе! Я веду Вас навстречу Вашему желанию, — сделал я попытку оправдаться, жестом предлагая спуститься вниз по ступенькам. — Итак, рождественский вечер чудес начинается! Прошу!
— Какая патетика! Но суть-то одна и та же, — сказала она, недоуменно скользнув взглядом вниз по ступеням. — В погреб? Да Вы что! Чего это вдруг? Что я там не видела?
— Пойдем, — сказал я, слегка потянув ее за руку. — К морю! К солнцу! К Вашей рождественской мечте.
Мария Юрьевна резким движением высвободила руку. На ее лице отобразился неподдельный испуг. Она подбежала к выходной двери, но я остался стоять на прежнем месте, не пытаясь ей как-либо воспрепятствовать.
— Боже мой! Ведь я Вас совсем не знаю! Чего Вы хотите? Я Вас боюсь! Я не пойду в погреб! Среди ночи! Пустите, я хочу домой! — кричала она в испуге.
— Помилуйте, я же Вас не держу и никак не неволю, — сказал я, стремясь быть как можно спокойнее, доброжелательнее и увереннее. — Вы вольны в любое время отодвинуть на двери задвижку и уйти. Джек, как Вы знаете, привязан. Уверяю Вас, в подвале моя мастерская, кое-какое оборудование и та самая лаборатория. Помните? Но страшного там нет ничего. Я не собираюсь причинить Вам какое-либо зло. Наоборот.
Она тут же отодвинула задвижку и взялась за ручку. Мы замерли у дверей —
