я у входа в подвал, а она — у выхода во двор. Воцарилось неопределенное молчание. Постояв пару минут, Мария Юрьевна немного успокоилась. Видя, что она заколебалась, я спросил:

— Помните, Вы просили меня показать Вам мою лабораторию?

Она согласно кивнула.

— Тогда Вы моего подвала не испугались. Но если я кажусь Вам таким уж страшным, что совершенно абсурдно, то давайте сделаем так. Я спущусь первым, а Вы, если хотите, можете идти следом. В подвале у меня горит свет. Вам все будет прекрасно видно. Если Вы решите, что там что-то не так, то сможете тут же выйти, а дальше — делать все, что Вам заблагорассудится.

Не дожидаясь ответа, я стал спускаться по бетонным ступенькам. Звук моих шагов отдавался в помещении эхом, и это усугубляло таинственность обстановки. Я слышал, как Мария Юрьевна, крадучись, приблизилась ко входу и в нерешительности остановилась. Не оборачиваясь, я подошел к старому шкафу, открыл шлюз и отошел в дальний угол помещения, чтобы видеть одновременно и лестницу, и вход в шлюз.

Мария Юрьевна осторожно спускалась по лестнице, с опаской поглядывая то на меня, то на этот вход. Судя по смущенной улыбке, игравшей на ее моложавом лице, я понял, что она уже окончательно оправилась от первоначального испуга и что сейчас ею движет исключительно любопытство. Да, любопытство, в особенности женское, побеждает любой страх и ведет человечество к прогрессу.

— Загадочный Вы человек, Артем Тимофеич, — смущенно заговорила Мария Юрьевна, бесшумно спускаясь вниз, — всюду у Вас какие-то тайны и загадки.

— Какие там загадки, — сказал я, скептически махнув рукой.

Она подошла к верстаку, нервно потрогала тиски, настольную лампу, заглянула в наполовину выдвинутый ящик с инструментами и, недоумевая, спросила:

— А где же Ваша лаборатория?

— Ну, это уже деловой разговор, — ободряюще сказал я, стараясь поддержать ее намерение продолжить начатое, и подошел к дверце старого шкафа. — Вот. Взгляните-ка сюда.

Она продолжала стоять на месте, бессознательно теребя прядь русых волос, спадавшую на упругую грудь.

— Да подойдите Вы, наконец, поближе! Я же не маньяк, не преступник и не какой-нибудь монстр из фильма ужасов.

— Да кто Вас знает, — сказала она примирительным тоном. — Все, что у меня с Вами связано, окружено какой-то неведомой тайной и вызывает полное недоумение.

— Ну и зря. Теперь-то Вы видите, что никаких загадок здесь нет? Все исключительно просто, — попытался я ее разубедить.

— Как же просто? То Вы угощаете меня какими-то невиданными креветками, то мясом горного барана, таким нежным и ароматным, которого ни я, ни мои знакомые здесь отродясь не видывали. Потом морочите мне голову с научной лабораторией, которой я, кстати, и признака пока не вижу, — сказала она смущенно.

Я поспешил развеять ее подозрения:

— Да не морочил я Вам голову. Сейчас все разъясню…

— А сегодня вообще — предел всему! — перебила она меня. — Надо же — пообещали устроить мне путешествие к морю, а привели в этот злосчастный погреб! Тут я и подумала, что Вы, так сказать, немного того… не в себе, дескать. Да и сейчас я в этом все еще не разуверилась.

— А креветки и мясо были что, плодом моего сумасшествия? — начал было я выходить из терпения.

Мне хотелось плюнуть на ее придурь и сказать: «Знаешь что, дорогая, если ты считаешь меня психом, то катись отсюда к растакой матери!» Подавив в себе зародившийся было гнев, я решил дать ей выговориться, чтобы она полностью раскрыла передо мной карты. Она неопределенно пожала плечами:

— Да Господь его святый ведает, что тут думать. Право, не знаю, что и сказать…

— А Вы поменьше думайте и говорите, побольше доверяйте своим собственным чувствам и памяти.

Я говорил сдержанно и совершенно серьезно.

— Так Вы подойдете, наконец, к этому шкафу или мы на этом все закончим и разойдемся — каждый при своем мнении?

Мария Юрьевна явно колебалась, а я терпеливо ждал, когда же в ней вновь возьмет верх женское любопытство. И оно победило. Подойдя к шкафу, она заглянула внутрь и, не заметив ничего подозрительного, спросила:

— Это и есть Ваша лаборатория?

— Да! — ухватился я за эту идею. — И сейчас Вы убедитесь, что все, о чем я Вам говорил — святая истина. Проходите дальше.

Я вошел в помещение шлюза, и Мария Юрьевна робко последовала за мной.

За иллюминаторами светало. Мария Юрьевна подошла к одному из них, и ее взору предстала зеленая поляна, залитая белесым светом раннего утра. Ветер беззвучно волновал траву и шевелил листья кустов и деревьев.

— Странно, — сказала она, посмотрев на свои наручные часы. — Как это может быть — на улице зимняя ночь, а тут буйство зелени и светло, почти как днем. Как Вы это делаете?

— Сейчас поясню. Вернее, Вы все сами увидите и поймете. Снимите куртку, она здесь не нужна.

Послушно сняв куртку, она стала искать глазами, куда бы ее повесить и, не увидев нигде вешалки, протянула мне. Я положил ее на столешницу и пригласил Марию Юрьевну сесть рядом с собой у пульта. Она села, отодвинувшись от меня к краю дивана.

— Вам удобно сидеть? — поинтересовался я.

— Да так, ничего. Вот только жестковато немножко и поближе бы к столу, чтобы удобно руки положить.

— Сейчас все будет, как Вы пожелаете, — сказал я и, положив руку на столешницу, мысленно дал соответствующую команду.

— Ай! Ха-ха-ха! — кокетливо взвизгнула она со смехом, почувствовав, что сиденье под нею внезапно придвинулось к столешнице, размягчилось и просело под тяжестью ее тела. — Что это, землетрясение, что ли?

Я тоже засмеялся и пояснил:

— Какое там землетрясение, это диван под Вас подстраивается.

— Да перестаньте Вы надо мной насмехаться! Как может он под меня подстраиваться? — сказала она, кокетливо поведя плечом, и ее пышная грудка соблазнительно подпрыгнула.

— Как видите — может. А теперь смотрите вон туда, — указал я кивком на стенку между окнами.

— Ну, смотрю. Оттуда что, птичка вылетит?

— Не исключено, что и такое случится, — сказал я вполне серьезно и отдал команду на открытие выхода. — Да Вы смотрите, не отвлекайтесь. А то самое интересное пропустите.

В этот момент на стене образовался туманный овал. Потом он дрогнул, стенка в этом месте постепенно сделалась прозрачной, истончилась и в конце концов исчезла. На ее месте остался открытый овальный проем, из-за которого повевал легкий ветерок, доносились резкие крики птиц, стрекот и скрежет насекомых, шелест листвы, рокот отдаленного морского прибоя и благоухание утренних цветов.

— Вот это да! — восхитилась она. — Я думала, что это глухая стенка, а там открытое окно наружу. Как Вы это делаете?

— Потом объясню, — сказал я, опуская из