— Это верно. Как видно, я малодушная. Еще чашечку можно?

— Как приятно, когда тебя ценят, — сказал я, наполняя ее чашку до краев. — А насчет Вашего малодушия — тут уж Вы неправы. Душа у Вас, по-моему, исключительно большая, широкая и чистая. Берите миндальное печенье — свежайшее.

— Спасибо. Все у Вас очень вкусное, притом «с душой», как Вы выразились. Но сейчас пост. Я и так его нарушила по Вашей вине, — игриво сказала она.

— Помилуйте! — искренне изумился я. — На этом столе нет ничего скоромного. Даже это печенье…

— В пост, Артем Тимофеич, мало не потреблять скоромных блюд. Нельзя еще предаваться каким бы то ни было удовольствиям. А я вот смалодушничала и предалась — напилась обалденного чая, да еще вторую чашку попросила, — ответила она без намека на шутку.

— Ну, это уж слишком строго. Такие жесткие посты соблюдают только в монастырях, да и то не во всех. А Вы на монашку ну никак не походите, — заключил я, украдкой окинув взглядом ее декольте и полные белые руки.

— Верно, не похожу. Тем более что в Библии ни о каких монастырях, ни о каких монахах не говорится ни слова. Ну, так. Чайку вроде попили. Расскажите теперь о себе, как намеревались, — попросила она, обдав меня теплом нежного взгляда.

— Охотно. Мне шестьдесят пять лет. Имею трехкомнатную квартиру в Киеве. По профессии инженер-электрик. Всю жизнь работал в научно-исследовательском институте. Официально женат. Имею взрослую дочь, внучку и внука. Дочь с зятем и детьми живет в Сан-Франциско. Жена уже пять лет как к ним уехала. Когда родился внук, дочь вызвала ее нянчить малыша, чтобы не потерять работу.

Я на минуту умолк, наблюдая за тем, как к Марии Юрьевне подошел Барсик и бесцеремонно взобрался на колени. Она ласково погладила кота, и он, громко мурлыча, улегся и от удовольствия сладко зажмурил глаза. Мария Юрьевна снова посмотрела на меня, и я продолжил:

— Теперь она там привыкла и возвращаться домой не собирается. Ехать к ним я наотрез отказался. Я бывал за границей и всегда чувствовал там себя дискомфортно. После смерти тети Серафимы мне по наследству достался этот дом, и я решил в нем поселиться. Здесь я родился, здесь хочу и умереть. Квартиру в Киеве сдал надежным людям. Жена раньше иногда звонила, изредка писала по электронной почте. Часто писать не могла по причине занятости внуком. Так, по крайней мере, она говорила. Потом письма и звонки стали все реже и реже, несмотря на мои чуть ли не ежедневные попытки общения. В основном по электронке, конечно. Звонить я туда не могу — дорого. Скайпом там дети почему-то не пользуются. Говорят, что некогда. Этой весной я предложил развод. Жена долго молчала, а недавно по телефону сказала, что давно пора это сделать. Потому что для него нам только бумажки не хватает. Короче говоря, им там не до меня. Я для них стал чужим, ненужным, лишним. Теперь я, как видите, занимаюсь домом: недавно сделал ремонт, даже дедов камин реанимировал. Вот, собственно, и все, если не вдаваться в излишние подробности.

В течение всего моего рассказа Мария Юрьевна внимательно смотрела на меня и слушала, не перебивая.

— Вы любите свою жену? — спросила она напрямик после продолжительной паузы.

Ее вопрос застал меня врасплох. Я задумался и честно ответил:

— Никогда об этом не думал. Но мне кажется, что до нашего расставания искренне любил. Потом она уехала, даже не спросив моего на то согласия. Поставила перед фактом и больше ничего. Она никогда меня ни о чем не спрашивала. А время и расстояние свое дело делают. Мы научились обходиться один без другого, стали друг другу не нужны. За нее говорить не буду, а я все это время был занят тем, что пытался найти себе место под солнцем. Случилось так, что с ее отъездом совпал мой выход на пенсию. Я занялся поиском новых условий существования, продолжая работать на старом месте. Но моя работа перестала быть востребованной. Решил ее оставить. Любви к себе со стороны жены я давно уже не чувствовал. Думаю, потому и мое к ней чувство постепенно сошло на нет. В сердце осталась пустота, полный вакуум.

Я снова замолчал. Мария Юрьевна сидела откинувшись, тихонько почесывая Барсика за ушами.

— Грустная история, — сказала она, чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу.

— Обычная история. Самая что ни на есть банальная, — высказал я свое мнение. — Теперь расскажите свою. Если Вы не против, разумеется. Я весь — внимание.

— Это, конечно, странно, но моя история немного похожа на Вашу. Как-то я Вам уже говорила, что моя специальность — бухгалтер, но сейчас приходится торговать на базаре всем, чем придется. Что у меня есть сын. Ему двадцать пять лет. И живет он в Америке, в Сиэтле. Женат, но детей у них с невесткой пока, к сожалению, нет. Пять лет тому назад мы с мужем развелись. Он пил и шлялся по бабам. Я его любила и потому прощала. В конце концов, он нашел другую и ушел к ней окончательно. Хотел даже отсудить у меня полдома, но ничего у него не вышло, потому что этот дом построили мои родители задолго до нашей свадьбы. Сейчас я живу одна. У меня много друзей, со всеми прекрасные отношения. Я часто устраиваю с ними застолья. Но когда они уходят, и я остаюсь одна, меня гложет тоска. Тогда я готова выть от одиночества. Вот, в основном, и все.

Она умолкла и откинулась на спинку кресла. Я искоса посмотрел на ее соблазнительные формы и спросил:

— У меня в голове не укладывается, как можно флиртовать с другими женщинами, имея такую обворожительную жену, как вы. Да в довершение еще и уйти к другой.

Она улыбнулась и, глядя на меня наполовину прикрытыми глазами, тихо, почти шепотом, сказала:

— Моя соперница на двенадцать лет моложе меня. Тонкая, стройная блондинка, девяносто-шестьдесят-девяносто. Воистину красавица. Куда там до нее мне грешной…

— Напрасно Вы так. Красавица, ну так что? Ведь Вы тоже очень даже красивы. И душа у Вас прекрасная, — высказал я свое чистосердечное мнение.

— Не знаю. Во всяком случае, он счел иначе. Ну да Бог с ним.

— Вы его до сих пор любите? — поинтересовался я.

Она саркастически улыбнулась.

— Любила. До одури любила. Развод для меня был очень и очень болезненным. Как по живому без наркоза разрезали. Первое время я плакала каждый божий день. Только в