— Дай ему время, — сухо ответил отец.

— Время? Папа, — я подошла ближе к мужчине, — что случилось?

Но отец не спешил отвечать. Он смотрел на меня, но, казалось, совершенно не видел. А потом и вовсе вернулся к разглядыванию ночного пейзажа за окном.

— Черниговский должен скоро вернуться в город, — безэмоционально констатировал он.

— И что? Причем здесь Лерой или я? — одному Богу было известно сколько сил я потратила, чтобы тоже звучать сейчас равнодушно и спокойно.

— Не знаю, может ты мне расскажешь, дочка?

— О чем? — голос предательски начинал дрожать. — Нас давно с ним ничего не связывает.

— Ничего? — Горский наконец оторвался от окна и перевел внимание на меня. — А как же сын?

— Пап, ты в своем уме? — мое спокойствие было подорвано окончательно: голос откровенно срывался, а ладони, так усердно мнущие друг друга, стали влажными от волнения. — Или ты думаешь, он не знал, что Тимошка его? Знал, папа, очень хорошо знал! И где он все это время был?

Горский молчал, но глазами впитывал каждое мое слово, надеясь заглянуть глубже, стараясь рассмотреть за общими фразами мои истинные чувства. Секунда, две, три… Его молчание убеждало меня в собственной правоте: в новой яркой и счастливой жизни Черниговского нам с сыном места не было. Однако отец рассудил иначе:

— Я тоже всегда знал, что ты моя дочь, Ксюша. Подумай об этом.

Не чувствуя под собой ног, замотала головой. Нет! Как он мог сравнивать! Как?

— Ты? Ты не такой! Ты защищал меня! Ты маму любил все эти годы! Ты боролся за нее! А он? Нет, папа, нет! Он же задушить меня хотел от своей этой всепоглощающей ненависти! Он никогда не любил меня, никогда! Он сломал меня, папа! Сломал и выбросил. Как ты можешь говорить такое? Сравнивать себя с ним? Как?

Мой голос сорвался на крик. Болезненный. Изможденный. Этот ящик Пандоры нельзя было открывать! Не сейчас, когда я только-только начинала чувствовать себя счастливой и желанной.

— Что ты сказал Лерою, папа? Только не говори, что просил его отступиться от меня… — эмоции переполняли, в уголках глаз собирались слезы, но Горский не спешил отрицать очевидное. — Нет! Он же послушает тебя! Черт! Нет!

— Эй, иди сюда! — отец притянул меня к себе и крепко обнял. — Не плачь, слышишь! Не надо, девочка моя!

Но сейчас я не хотела его объятий, наверно, поэтому пыталась вырваться и била Горского в грудь, отталкивая от себя.

— Неужели ты так и не понял, папа, что твои вмешательства в мою жизнь не приносят счастья! — сквозь слезы кричала навзрыд. — Я хочу сама делать выбор и ошибаться! Пусть потом мне будет больно, но зато я не буду никого винить! Папа, я три года не могла найти покоя, думая, как сложилась бы моя жизнь, не вмешайся в нее ты! Я простила тебя и обещала не вспоминать! Но, папа, второго раза я не переживу. Пожалуйста, не надо!

Руки Горского сжимали меня все сильнее, а я напротив с каждой секундой ослабевала в его объятиях. Эмоции, так искавшие этот чертов выход, его все-таки нашли. Обессиленная я прижалась к груди отца, отчетливо ощущая биение его сердца. Я так боялась потерять его вновь.

— Ты сама примешь решение, — тихо произнес Горский. — Сама. Только прошу тебя, не спеши…

— Уууу, — раздавалось на всю гостиную. — Уууу.

— Тим, правильно будет " Му-у" — поправляла сына Жюли.

Как же я скучала по своему мальчишке. И даже ежедневные видеозвонки в Париж не помогали отвлечься. Мне нестерпимо хотелось домой, чтобы прижать Тимошку к себе, зарыться носом в его непослушные пряди и вдохнуть самый родной аромат, а потом взять за крохотную ладошку и самой сводить в зоопарк. Но пока мне оставалось довольствоваться малым.

— Тим, а кого еще ты видел?

Малыш с новой силой начал изображать зверюшек, а смотрела на него и не могла налюбоваться. Сладкий, милый, мой самый дорогой человечек на свете.

— Ксюш, еще неизвестно, когда обратно? — вклинился в разговор Реми.

Все эти дни друг жил у нас и с трудом добирался в свою кондитерскую по утрам, зато Тиму и Жюли было веселее, а мне намного спокойнее.

— В понедельник к юристам и сразу к вам. Я так скучаю!

— Не переживай, у нас все хорошо. Правда, Тимошка? — на этот раз малыш задорно захрюкал, а Реми совершенно серьезно добавил:

— Ксю, решай спокойно все вопросы. Мы тут справимся. Ой, Тимошка, смотри, а кто это у нас там?

Тим близко-близко наклонился к экрану и внимательно смотрел на меня, а точнее за мою спину, а потом громко и радостно закричал:

— Papi! Papi!¹

Оглянувшись, увидела отца, который стоял за моей спиной и корчил рожицы внуку. А когда-то я до смерти боялась, что Горский не примет моего ребенка. Как же я ошибалась! Тимошка стал эпицентром всей нашей жизни и самой главной радостью.

— Мама уже похвасталась, что на отлично защитила свой проект? — подключился к беседе отец.

— Пап, Тимошке всего ничего, ну какой проект.

— Ничего, пусть с пеленок знает, какая ты у него молодец. Правда, Тим? — Горский практически вытеснил меня от экрана планшета.

Малыш же заливисто расхохотался, а потом вновь, уже для дедушки, стал показывать животных из зоопарка.

Как только разговор с Тимошкой завершился, Горский моментально изменился в лице. Уже который день я отчетливо видела: отца что-то беспокоило.

— Все хорошо? — в этом я все чаще сомневалась.

— Да, не переживай. Просто тут такое дело… У Исупова юбилей в эту пятницу, — отец сидел напротив меня, облокотившись на спинку кресла. — Если не приду — обидится.

— Даже боюсь спросить, кто такой Исупов, — проворчала в ответ.

— Семен Иваныч, — между прочим объяснил отец, правда, потом добавил:

— Главный прокурор города. Я перед ним в долгу, если можно так сказать. Федю смогли прижать только благодаря ему.

— Тогда тебе действительно лучше сходить, — все никак не могла понять, зачем отец мне об этом говорил.

— Понимаешь, есть небольшая проблема, — Горский подался вперед и серьезно посмотрел на меня. — Твоя мама. Соболев в свое время успел испортить с Исуповыми отношения. И, конечно, сейчас она упирается и не соглашается меня сопровождать.

— Ты хочешь, чтобы я с ней поговорила?

— Боюсь, это бесполезно, — немного расслабившись, он откинулся на спинку кресла полностью и перевел взгляд в сторону, а потом, как ни в чем не бывало, заявил:

— Ты пойдешь со мной вместо нее. На такие мероприятия не принято ходить в одиночку.

— А раньше ты как ходил? Ну, я имею ввиду до мамы и до меня? — к его командным замашкам я давно привыкла.