Хотя я и сам никак не мог простить себя за прошлое. Ненавидел самого себя и свою беспомощность. Как часто за эти три года опускались руки, когда ни черта не удавалось. Как тошно было играть на публику идеального мужа для идеальной Инги.

Инга… Та еще стерва под видом кроткой овечки. Равнодушная, расчетливая дрянь. Она не меньше меня жаждала свободы и независимости. А еще денег. Много денег.

Она прекрасно видела, каким заботливым и учтивым я был при посторонних, и какой равнодушной скотиной наедине. Инга никогда не была дурой и хорошо понимала, чего я пытался добиться. На этом и жила. Хорошо жила. Еще бы сейчас она не горевала. Горский шутил, что намного выгоднее было сделать из меня вдовца, чем утолять ее вечный финансовый голод. Вот только жертв и так в нашей жизни хватало.

Встречать свою бывшую жену, а тем более о чем-то разговаривать с ней, не испытывал ни малейшего желания. Но, с другой стороны, я так сильно торопил время, что спокойно мог наделать глупостей: сорваться к Горскому, увидеть Ксюшу и вновь подвести ее. Инга — верный способ убить время. Кроме того, мне не нравилось, что Шефер решил обратиться к Исупову. Этот ушлый мужик имел рычаги давления на Горского, да и меня не переваривал на дух. Три дня… Оставалось выстоять всего три дня… Дальше, сколько бы Маркус ни копал под Горского, ничего было не изменить.

Вечер. Промозглый и ветряный. Огромный особняк с десятками припаркованный авто бизнес-класса и марево света за высоким забором. Исупов решил основательно отметить юбилей. Даже отсюда слышались аплодисменты и довольные возгласы. Никогда не понимал подобных мероприятий, но за последние годы был вынужден посетить ни один десяток похожих.

Вышел из авто и, прислонившись спиной к капоту, вдыхал холодный воздух. Заходить внутрь претило, как и долго стоять у забора. Потянулся за мобильным, чтобы поторопить Ингу, но тот выскользнул из рук и завалился куда-то в рыхлый снег под колесо. Выругавшись про себя, присел и начал поиски потеряшки.

Ее голос я узнал моментально, в принципе, как и его.

— Где ты припарковался? — не значащая абсолютно ничего фраза выбила меня из равновесия. Нежный, тихий, родной голос. Черт! Я три года ее не слышал…

— Вроде здесь. Ксюш, застегни куртку — холодно, — заботливый, сука, Амиров был рядом.

— Все равно, — как-то безжизненно ответила ему Ксюша.

— Эй, мне не все равно! Слышишь! Иди ко мне!

Напрочь забыв про телефон, резко встал. Но, честно, лучше бы и дальше сидел в своей засаде, чтобы ничего не видеть. Черт! Амиров заботливо прижимал мою девочку к себе и что-то шептал на ушко. А она, прикрыв глаза, благодарно кивала и даже пыталась улыбнуться! Ей было хорошо. В его объятиях. С ним.

Внутри все оборвалось — я опоздал! Три года — это слишком долго. Не мог пошевелиться. Стоял и смотрел на них, пока мерзкая и липкая ревность пожирала меня заживо. Я уже забыл, каким гадким и разрушительным может быть это чувство.

На темной заснеженной дороге, где не было ни одной живой души, где не надо было ни перед кем притворяться, им было хорошо вместе. Внезапно так отчаянно и остро пришло понимание: я — лишний.

Простояв так с минуту, а может и больше, Амиров взял Ксюшу за руку и повел дальше к своему автомобилю.

Не отдавая отчета своим действиям, резко сел за руль. Я должен был убедиться, что мне показалось. Не мог, не хотел верить своим глазам и предупреждению Горского, что у них все серьезно. Нет! Это же моя Ксюша! Моя!

Трасса. Следовал за машиной Амирова в надежде, что тот просто подвезет ее домой. Но он свернул. И в этот момент мои надежды рухнули окончательно. На автомате доехал до дома Амирова, лишь краем глаза успев зацепить, как все также за ручку они вошли за высокий и глухой забор его дома. Это конец. Амиров был прав: я мог только разрушать, а собирать воедино — его прерогатива.

Сидел и смотрел в пустоту. Думать, что в эту минуту происходило там, в доме Валеры, было нестерпимо больно. Она больше не моя. Она — его. А я лишний!

Нет, это никак не меняло моих планов — свою вину я так и не искупил. Но наказание свое все еще продолжал получать.

Как мазохист, я ждал непонятно чего, закрыв глаза и начав отсчет. И с каждой секундой, сжимая кулаки с неистовой силой, мне все больше хотелось умереть.

Сколько прошло времени? Полчаса? Час? Два? Но цифры в моей голове давно перевалили за тысячи. Открыл глаза. В лобовое с размаху летели белые огромные хлопья снега и ударяясь о теплое стекло, превращались в тонкие и извилистые ручейки. Настала пора возвращаться! Еще не хватало, чтобы Амиров заметил слежку. Ни к чему все это было. Решение пришло само собой: подписать документы и отпустить ее навсегда. В этот момент, несмотря на разъедавшую меня, как щелочь, боль, я хотел для нее счастья. А с кем, наверно, уже было неважно.

Вот только уехать я так и не успел.

Лерой

Шум в голове приобретал катастрофические масштабы.

Я все также стоял на кухне посреди горы битой посуды и до хруста сжимал в руке чертов мобильник, который упорно трезвонил вот уже минут десять.

Горский.

Почему я понадобился ему именно сейчас, когда сам был разбит вдребезги? А ведь он предупреждал! Просил дать ей время. Черт!

Винил сейчас только себя! Поспешил! Проявил слабость! Пожалел! Не стоило!

Неделю держал себя в руках, почти смирился. А тут эти ее слезы, касания, голос! До сих пор кожа горела огнем от ее робких поцелуев, а в голове воскресал ее обнаженный образ на моем столе. Блядь! От этих воспоминаний душу рвало на куски. Обернулся, хотел найти то, что еще не разбил, но уже абсолютно все валялось на полу.

Она была моим проклятием, расплатой за грехи молодости! Не иначе!

Схватил остатки сигарет и вылетел во двор в чем был. Начало марта — еще почти зима! Студеный ветер и метель. Видимость нулевая. Снег хлопьями ударял по лицу, по груди, спине и моментально таял, противно скользя по коже тонкими ручейками. Затяжка. Вторая. Надеялся остыть, но ни черта! Холодный снаружи я все еще пылал внутри.

Злость. Дикая и безумная. На себя, на нее, на него. И даже на Горского, который дал этому ублюдку шанс.

Поднял глаза к такому мутному от белесых потоков небу и закрыл глаза, пытаясь прогнать из головы ее настойчивый образ и немного успокоиться. Где-то на подсознательном уровне я понимал, что раскисать не время!

Минут через двадцать вернулся в дом, где все также вибрируя и пища, мобильник призывал ответить Горскому.

— Да!

Видел Бог, как сейчас я не хотел ни с кем говорить. Своих дебильных мыслей хватало — чужие были через край. Окидывал взглядом учиненный бардак и никак не мог уловить суть разговора. Еле сдерживал себя, чтобы не скинуть вызов и снова не погрузиться в пучину собственных терзаний.